Фатьянов (Дашкевич) - страница 41

— Примитивщина, банальные глагольные рифмы!..

Он же дружелюбно отшучивался тем, что хочет «глаголом жечь сердца людей».

Против этого нечего было сказать искушенным редакторам. Алеша есть Алеша… Он верил себе и не видел нужды притворяться: вот, мол, что-то написалось, а хорошо ли, дурно, скажите… И не всем нравилось, что стихи его словно бы и не вяжутся с войной. На редкость цельное лирическое дарование Фатьянова взрослело вместе с поэтом, требовало выхода к людям.

Корреспондент окружной армейской газеты Михаил Зорин вспоминает, как Алексей принес в редакцию стихи «На солнечной поляночке», которые тогда назывались просто «Тальяночка».

«Лето 1942 года… Кровопролитные бои в районе Харькова и на Дону, оставленные города, жертвы, потери, трагедия Керчи, величие и горе Севастополя. Шестая армия Паулюса, оставляя на своем пути кровавый след, рвется к Волге.

А тут стихи:

На солнечной поляночке,
Дугою выгнув бровь,
Парнишка на тальяночке
Играет про любовь!

Стихотворение дали читать всем работникам редакции. Тут Фатьянову досталось. И рифмы банальные, и сюжет примитивный, и легкомысленное бодрячество, схожее с пошлостью… Алексей не мог доказать, не мог защищаться, не мог логично убеждать. Он ничего не мог противопоставить редакторской мысли. Фатьянов цитировал Симонова, Светлова, Уткина и произносил одну и ту же фразу:

— Но любовь осталась и в войну…

— Осталась, — улыбнулся главный редактор.

Стихотворение «На солнечной поляночке» было опубликовано на второй странице, заверстанное среди корреспонденции о тяжелых боях на фронте. И тот контраст настроений был так разителен, что сразу показался диким, нелепым бурно-шутливый тон фатьяновского стихотворения рядом с горькими сообщениями об оставленных городах, о злодейских преступлениях немцев, о приближении врага к Волге. <…> …На редакционной летучке Фатьянова крыли вовсю:

— Нет глубоких чувств…

— Цыганщина…

— Бездумная любовь…»

Но, прочитав печальные сводки информбюро, прокопченные степным солнцем и пороховым дымом, солдатики в отдаленных фронтовых землянках старательно вырезали из газеты опасной бритвой именно эти стихи о черноглазой невесте. И хранили их в нагрудных карманах гимнастерок, переписывали и отсылали в письмах девушкам, сестрам, женам…

Время показало, что тленно, а что вечно. Сводки с фронтов старели, сменяясь новыми, обнадеживающими. А «любовь осталась».

Где росли тополя

1. В эвакуационном Чкалове

Город Чкалов не был обделен вниманием артистов. Став эвакуационным центром, он принял под свой кров немало знаменитостей. В основном это были жители Ленинграда. Кольцо блокады смыкалось, из города спешно эвакуировали писателей, композиторов, артистов. Одним эшелоном с Ленинградским Малым театром оперы и балета был эвакуирован 35-летний композитор Василий Павлович Соловьев-Седой. За его плечами были уже балет «Тарас Бульба», песни «Казачья кавалерийская», «Гибель Чапаева», «Таежная», «Вечер на рейде». В чахлом скверике Тополя его встретили коллеги Дзержинский, Волошинов, Чулаки. Сквер стал прибежищем эвакуированных, местом встреч и знакомств. Бывало, летом здесь же и спали, расположившись на садовых скамейках. С жильем было туго, с продовольствием — того не легче. В Тополях встретился Василий Павлович с женой и шестилетней дочерью, которые приехали сюда из тылового же Куйбышева.