Поступок, конечно, правильный и вытекающий из создавшейся ситуации. Только вот в перспективе… В перспективе я труп, как Коздоев, и Диляров, и Величко, и все остальное население деревни.
Вздохнув, я пополз в другой угол, толкая впереди себя пулемет. Сменил, так сказать, позицию: аккуратно переместился ближе к амбразуре. Дождался краткого перерыва в стрельбе и выглянул в сторону противника, искренне надеясь, что немцы до сих пор целятся на пару метров правее. Каково же было мое удивление, когда вместо группы разозленных фрицев, подбирающихся к моему убежищу, я увидел не более десятка, вовсю делающих ноги в сторону леса, из которого, собственно, они и появились! Проводив их недоуменным взглядом, я не сразу сообразил, что было бы неплохо выпустить вслед пару очередей.
Я навел прицел на одну из фигур. Бежал противник идеально прямо, без каких-либо маневров, и оттого и мишенью являлся идеальной.
Прицел – на ноги бегущего, палец – на спусковой крючок. Короткого нажатия хватит, чтобы немецкая скорострелка выпустила пять-шесть патронов. Скорее всего большая их часть попадет в человека: «МГ-34», по словам Клыкова, дает хорошую кучность.
Аккуратно отпустив спусковой крючок, я лег рядом с пулеметом, немного приподнимаясь на локтях. Задумчиво смотрел на улепетывающих немцев, и мысли мои, признаться, были неожиданны даже для меня самого.
Наверное, в какой-то мере мы являлись антагонистами. Я и оружие. Пулемету прямо-таки не терпелось накрыть, разорвать в клочки, убить или хотя бы ранить. Я же, пару минут назад вполне уверенно стрелявший, попадавший и наверняка лишавший жизни, сейчас стрелять в спины не хотел. Убивать ради убийства мне как-то претило.
Бой был закончен. И из солдата, бойца, не знаю… кровавого мстителя мне нужно было вновь превратиться в человека.