«Не отвергай Первых даров, берз!» — говорил он. Точно зная, что в душе Алвана — лишь пепел от прогоревшего костра. — «Ибо этим самым ты оттолкнешь от себя тех, кто готов стать продолжением твоей Воли. Ты — Вождь Вождей, значит, должен думать не сердцем, а блистающим клинком своего Духа, стремящегося на Север. Все эти женщины — лишь песчинки, подхваченные могучим потоком твоей жизни. Чем больше таких песчинок оставят Покров Первой Ночи на твоей кошме, тем преданнее станут сражаться за тебя их отцы…»
…То, что вожди ерзидов живут не первую весну и способны рубить стрелы на полном скаку, белолицего лайши нисколько не волновало: — «Их желание влиять на тебя через своих дочерей так и останется желанием… Ибо ты — охотник. А они — твоя добыча… Слушай меня, и запоминай…»
…Советы эрдэгэ были просты, и понятны. А Путь, который он показывал Алвану — извилист, но единственно верен. И часа через полтора беседы берз принял его всей душой.
— Я рад, что на Зеленой кошме сидишь именно ты, Гогнар! — выслушав все, что хотел сказать белолицый, искренне сказал Вождь Вождей. — И что тропа твоей мудрости ложится под копыта моего коня. С сегодняшнего дня твои слова — мои слова, сын Алоя… Ойра!
Воин встал с кошмы и прижал обе руки к левой стороне груди. Потом поклонился по-северному и попятился к выходу…
…На завтрак, вернее, на обед белолицый лайши оставаться не стал, сказав, что ему нужно дать последние наставления готовящемуся в поход Касыму. Поэтому чашу с кумысом и прутья с сочащимся кровью жареным мясом Алван решил разделить с Дайаной.
И ничуть об этом не пожалел — поняв, какую честь он ей оказал, лайш-ири засияла, как маленькое солнышко. И… запела.
Голос у адгеш-юли оказался звонким, как колокольчик и чистым, как слеза. И пела она не разумом, а сердцем. Поэтому каждое слово, которое срывалось с ее губ, цепляло за душу. И радовало больше, чем победа в смертельном поединке. Если бы не необходимость наведаться к орс-алугу, Алван бы остался в Высокой юрте до позднего вечера. А так, доев последний кусок мяса и допив остававшийся в кувшине кумыс, он встал из-за айнура, и, поцеловав Дайану в мягкие и податливые губы, с большим трудом заставил себя выйти наружу…
Касыма снаружи не оказалось. Как и Гогнара, сына Алоя. Поэтому коня Алвану подвел десятник Даргин. И, подставив вождю сплетенные пальцами ладони, помог ему забраться в седло.
— К Высокой юрте орс-алуга… — приказал берз. И, дождавшись, пока десяток телохранителей пристроится к его Ястребу, поднял коня на дыбы…
…За прошедшие сутки окрестности Сердца Степи превратились в одно огромное стойбище. Острые вершины юрт собирающихся в Великий Поход ерзидов начинались в нескольких сотнях шагов от берега озера и заканчивались у самого горизонта. А дым от бессчетных костров застилал небо, как грозовые облака. Если бы не запрет разбивать военный лагерь ближе трех перестрелов от Эрдэше, то в окрестностях Высокой юрты орс-алуга было бы не продохнуть от запаха конского навоза, жарящегося мяса и крови животных, приносимых в жертву Субэдэ-бали…