— Постарайтесь, пожалуйста.
— Моя дорогая девочка, могу предположить, что милосердие — не твое достоинство.
Удивительно, как с ним легко и просто, подумала Миранда. Тернеру удалось сделать ее почти счастливой за такой короткий промежуток времени.
— Только не говорите вашей маме — она совсем другого мнения обо мне.
— По сравнению с Оливией так оно и есть.
Миранда погрозила ему пальцем:
— Пожалуйста, ни одною плохого слова о вашей сестре. Я ее преданный друг.
— Как собака, если простишь мне это сравнение. Я в хорошем смысле.
— Я обожаю собак. Это очень милые существа. Вы меня нисколько не обидели.
И тут они наконец подъехали к дому Миранды.
Тернер помог ей сойти с экипажа. Посмотрев на сгущавшиеся тучи, он сказал:
— Надеюсь, ты не обидишься, если я не провожу тебя в дом?
— Конечно, нет, — ответила Миранда.
Она была самостоятельной и практичной девушкой. Будет глупо, если он промокнет из-за нее, дождь вот-вот начнется.
— Желаю успеха, — сказал Тернер и сел обратно в экипаж.
— В чем же?
— В лондонской жизни. И в том, чего сама пожелаешь.
Она грустно улыбнулась. Если бы он только знал…
19 мая 1819 года
Сегодня мы приехали в Лондон. Клянусь, что ничего подобного не видела. Город большой и шумный; в нем полно людей и еще… ужасный запах.
Леди Радленд заявила, что мы опоздали — большинство светских людей уже в городе, так как сезон начался месяц назад. Но ничего нельзя было поделать — Ливви выглядела бы недопустимо невоспитанной, если бы присоединилась к сезону дебютанток во время траура по Летиции. Но мы все же схитрили и приехали раньше, чтобы приготовиться, хотя до завершения официального траура посещать балы мы не могли.
Слава Богу, траур для Оливии — всего шесть недель. А для бедного Тернера — целый год.
Кажется, я его совсем простила. Знаю, что мне не следовало это делать, но не могу заставить себя его презирать. Я, должно быть, поставила рекорд по длительности любви без взаимности.
Я жалкая.
Я похожа на собаку.
Я жалкая собака.
И я просто порчу бумагу.
Тернер намеревался провести весну и лето в Нортамберленде, где мог бы в одиночестве носить траур по жене. Но мать сумела убедить его, что надо приехать в Лондон и поддержать Оливию.
Он долго не сдавался. Наконец леди Радленд привела последний довод — он принадлежит к высшему обществу, а посему его появление на балу Оливии обеспечит сестре внимание самых блестящих молодых джентльменов.
Мать появилась у него в доме и, не поздоровавшись, заявила:
— Она твоя сестра. Не забывай.
Поэтому он здесь, в Радленд-Хаусе в Лондоне, в окружении пятисот если не самых лучших, то по крайней мере самых напыщенных представителей света.