— Вот видишь! А ты мне доказывал, что надо по весне сюда ехать. Весной было бы поздно.
— Ваша правда. Да только и сейчас поздновато. Старик этот, похоже, совсем из ума выжил.
— Приведи его, и проверим.
* * *
Заслышав шум в невысоком узком лазе, и заметив там отблески света, я, еще не видя Тука, догадался, что он возвращается не один. По запаху. Кто бы ни был его спутник, воняло от него тошнотворно. Легкий, едва ощущающийся сквозняк, пронизывающий древний бункер, выдал это издали.
Я не ошибся. Горбун, выбравшись из лаза, вытащил за собой весьма колоритного старика. Такой будет иметь успех в фильмах, где присутствуют сцены с восстанием из склепов древних покойников. Покрой бинтами — отличная мумия получится. Выйдет существенная экономия на гриме — он здесь ни к чему.
Сухое существо с грязными седыми волосами небрежно обрезанными на уровне плеч, обмотанное непонятно на чем держащимся тряпьем. Желтое лицо с носом-клювом выдающимся над впалыми морщинистыми щеками, трясущиеся руки, подгибающиеся ноги. Глаза и впрямь будто неживые — никаких эмоций. Только бесконечная усталость и тоска. Я не смог поймать его бегающий взгляд, да и не стремился. И без этого понял, что разговор получится непростой.
— Тук: ты его разбудил?
— Нет.
— А чего он скулит?
— Да кто ж его знает?! Боится, наверное.
— Эй. Уважаемый. Не бойтесь — мы вас не тронем.
В ответ старик заскулил еще сильнее.
— Да что это с ним?!
— Так чужих давно не видел. И вообще, думает, что мы его выгоним.
— Куда выгоним?
— Да на улицу. Местные, похоже, давно это хотят сделать. Еды нет, а кормить его приходится. Толку с такого?
— Да уж… порядочки у них…
— Не от хорошей жизни. Чего еще ждать от тех, кто под землей почти безвылазно сидит?
— Дедушка. Да не тряситесь вы. Мы же вам ничего не сделаем. Просто поговорим. Вы меня понимаете?
Реакции ноль, если не считать все тех же скулящих звуков. Мне не по себе стало от такой картины. Я, конечно, знаю, что этот мир не райское местечко, но впервые вижу, чтобы человека до такого состояния довели. Голод не голод, а стариков уважать надо — все такие будем.
Или я что-то в голоде не понимаю…
Тук, пошарив за пазухой, вытащил черствую лепешку, отломил кусочек, протянул старику:
— Держи, болезный. Ешь. Это вкусно.
Тот, прекратив скулить, впервые взглянул на мир почти осмысленно, с немалой толикой настороженности и алчности. С полминуты неподвижно смотрел на угощение, будто гипнотизируя добычу, затем неуверенно протянул трясущуюся руку, сжал пищу кончиками пальцев, резко выхватил, забросил в рот. Торопливо жуя, заскулил еще сильнее, из глаз хлынули слезы.