Мы ели у входа в пещеру, а мои осел бродил в ее окрестностях. Окружавший нас мир поначалу окрасился в темно-фиолетовый цвет горных анемон, затем наступила ночь, на небе высыпали звезды. Ночь принесла с собой немного прохлады, я чувствовал, как из пещеры долетает теплота овечьих тел. Запах их шерсти усилился, однако это не доставляло неприятного ощущения а совершенно наоборот – напоминало запах детства и домашнего очага. И тогда мои глаза наполнились слезами, но плакал я не по тебе, о Туллия! Мне казалось, что я плакал от усталости: путь истощил последние силы моего ослабевшего тела; я, несомненно, оплакивал сам себя, свое прошлое, все, что утратил, и все то, что мне еще предстояло пережить. В эту минуту я безо всякого страха испил бы из источника забвения.
Я уснул у входа в пещеру, и небесный свод был мне крышей, как для самого обычного паломника. Я спал таким глубоким сном! что ничто не могло меня разбудить. Когда же открыл глаза, то увидел, как пастух вместе со своим стадом уже поднимался в горы. Не помню, чтобы мне снился какой-то вещий сон, но проснувшись, я ощутил, что воздух, земля и все вокруг стало совершенно иным. Обращенный к Западу откос горы все еще находился в тени, тогда как солнце уже освещало склоны холмов напротив. Ощущение было таким, словно мое тело ныло от множества ударов, и я испытывал такую усталость, что не было никакого желания даже пошевелиться. Осел лениво потряхивал головой. Я не мог понять, что со мной происходит: неужели я был настолько истощен, что два дня перехода и проведенная под открытым небом ночь смогли так меня измотать? Потом я подумал, что, возможно, это связанно с переменой погоды, к которой я был чувствителен точно так же, как к вещим снам и предсказаниям.
Я чувствовал себя настолько скверно, что даже не смог поесть, а лишь отпил из фляги пару глотков вина, которое никак на меня не подействовало. У меня появилось опасение, что я мог где-то выпить зараженной воды или подхватить какую-то болезнь.
Вдали, по тропе путники взбирались по склону горы. Чтобы справиться с охватившей меня инертностью, мне потребовалось достаточно много времени. С большим трудом я наконец-то навьючил осла и вернулся на дорогу. Немалые усилия я приложил к тому, чтобы помяться вверх, однако оказавшись на вершине хребта, я понял причину своего состояния. В лицо мне ударил сухой обжигающий ветер. Это был ветер пустыни. Поднявшись, он дует беспрестанно, принося людям болезни и мигрень, он свистит у дверей и проникает во все отверстия и щели в домах, от этого дыхания пустыни наглухо запирают ставни. Женщины начинают испытывать приступы тошноты. В один, миг мне опалило горло и лицо. Солнце стояло уже достаточно высоко и напоминало собой раскаленный шар. Наконец-то на другой стороне долины показался окруженный стенами священный город иудеев. Ощущая во рту соленый привкус ветра, я воспаленными глазами уже мог различить башни дворца Ирода, домишки, пристроившиеся у холмов и окружавшие город, театр, цирк, а надо всем этим возвышался со своими рвами, строениями и порталами храм, сверкая золотом и белизной.