– В моем саду для тебя всегда есть место – сказал он ласковым, почти застенчивым голосом – Я знаю тебя.
Я подумал, что он, возможно, плохо видит, и поэтому обознался.
– Разве ты не заметил, что я вовсе не иудей? – с удивлением спросил я – Откуда ты можешь меня знать?
– Я знаю всех своих, и все свои знают меня – заявил он таинственным голосом, присущим людям его расы.
Затем движением руки он пригласил меня следовать за ним, и предполагая, что он желает мне что-то показать или сделать подарок в знак гостеприимства, я принял его приглашение. Он шел впереди, и я заметил, что при этом он слегка хромал, хотя его возраст был еще далек до преклонного; когда он приподнял одну. ветку на изгибе дорожки, в глаза мне бросилась незажившая еще рана на его руке. Я остановился, словно пораженный громом, и мои онемевшие конечности отказывались мне повиноваться, а садовник, бросив на меня полный понимания взгляд, продолжил свой путь, пока не скрылся за одной из скал.
Как только мои ноги вновь стали подчиняться мне, я бросился с криком за ним вдогонку, однако обойдя вокруг скалы, понял, что он исчез. Тропинка извивалась дальше, но на ней не было ни одного человеческого следа, и я не обнаружил ни единого места, где он мог бы спрятаться за столь короткое время.
Мои колени дрожали, и в полном недоумении я присел прямо посреди тропинки. Я написал все так, как это происходило на самом деле, и вынужден самым честным образом признаться, что на какую-то секунду увидел в этом садовнике воскресшего царя иудеев – Иисуса.
Рана на его руке была в том самом месте, куда палачи обычно вгоняют гвозди, чтобы кости распятого удержали его тело, когда оно от боли напрягается на кресте. Кроме того, он утверждал, что знает меня, а где еще он мог меня видеть, если не с высоты своего креста?
Однако, когда нервное напряжение схлынуло и земля в моих глазах приняла свой обычный серый цвет, я вновь обрел способность к здравомыслию. Мне любезно улыбнулся какой-то крестьянин, и вот я сижу здесь, в пыли, посреди тропинки. Как я могло этого дойти? Разве иудеи не могут быть такими же гостеприимными, как и все остальные? Кроме того, разве так уж трудно садовнику поранить руку во время работы? Должно быть, я неверно воспринял его жест, и не желая моего преследования, он укрылся в хорошо известном ему одному месте.
А если он на самом деле был иудейским царем, то почему он явился именно мне? Если даже допустить, что на это у него могли быть собственные причины, то почему он тогда не объяснил мне своих намерений и того, что он ждал от меня? Таким образом, это явление было полностью лишено смысла.