Поезд тронулся с места и начал медленно скользить вдоль перрона. Я удостоверился, что за мной никто не следил, и последним впрыгнул на подножку отходящего поезда.
Я понял, что Бойлер вновь ухитрился провести меня.
Он вновь заставил меня ввязаться в борьбу за великое дело.
Чертовски великое дело.
Почему всегда так оказывается, спрашивал я себя, когда «Голубой экспресс» на всех парах несся в сторону Милана, что именно то дело, за которое ты борешься, всегда оказывается самым верным, правильным и справедливым?
Это был вопрос вопросов!
Ответа на этот вопрос я так и не нашел. Возможно, потому, что уснул раньше.
Когда я проснулся, этот вопрос снова возник передо мной. Поезд въезжал в Авиньон. Отвечать мне было некогда, но я дал самому себе слово, что когда-нибудь спокойно присяду и попробую разобраться, почему убийства, совершенные нашими, и в частности мной, получают одобрение, в то время как убийства, совершенные чужими, сразу же зачисляются в разряд бесчеловечных преступлений против общества.
А сейчас пришла пора отправиться в Арль, встряхнуть Туки и Отто, связаться с Сеймуром в Монпелье и еще раз предупредить итальяшек, чтобы они были наготове в любую минуту.
Я полагал, что если у красных и была хоть какая-то возможность ответного удара, то он достанет нас только в Арле. Но я не думал, что они смогут добраться до меня так уж быстро. Я был уверен, что устранил главного осведомителя и этим слегка расстроил их план. Просто привычка к постоянной осторожности не позволяла мне быть слишком самонадеянным.
О смерти Делиля я решил никому в группе не говорить, тем более что описание преступника в вечерних газетах позволяло заподозрить в содеянном кого угодно, но только не меня. А если я прав в своих подозрениях относительно моего напарника, это значит, что Туки так или иначе попытается выйти на своих руководителей. В этот момент я и припру его к стенке всеми имеющимися у меня фактами.
В седьмом часу утра я вышел на вокзальную площадь Авиньона, взял такси до Арля и уже через час позвонил Туки и Отто. Я приказал им покинуть гостиницу и направиться на встречу со мной пешком по главному шоссе на Монпелье.
Сеймур, которому я позвонил следом, сообщил мне, что без труда купил шесть новых шин и готов немедленно выезжать. Я велел ему трогаться и по пути подобрать на шоссе Туки и Отто.
Джипо не было на месте, и я разговаривал с Маркусом. Я приказал братьям быть готовыми выехать по первому знаку. Маркус сказал, что все будет в порядке. Он передаст мои слова Джипо.
За стеклами телефонной будки опять хлестал сильный дождь. Я снова чувствовал себя усталым. Сон в парижском поезде не самое приятное занятие, от него остается только головная боль и разбитое тело. Во рту чувствовался неприятный привкус сигареты, выкуренной натощак. Я бы с удовольствием поспал несколько часов, предварительно приняв горячую ванную и съев хороший завтрак. Но сейчас это было невозможно, и мне пришлось удовлетвориться чашкой кофе в ближайшем бистро, а затем под дождем выйти на дорогу к Монпелье.