— Продолжай, Меланф, — сказал Антоний истцу, которого прибытие царицы остановило на полуслове.
Трясущийся Меланф беспомощно повернулся к своему высокооплачиваемому адвокату и в замешательстве развел руками. Адвокат продемонстрировал поразительную компетентность, продолжив его речь так, словно никакого перерыва и не было.
Слугам Антония понадобилось некоторое время, чтобы найти тунику, достаточно чистую для обеда на корабле. В объемистой тоге неудобно было обедать, ее полагалось снимать. И обувь (его любимые походные ботинки) тоже не подходила: слишком долго расшнуровывать и зашнуровывать. О, если бы у него был на голове дубовый венок за храбрость! Цезарь носил свои дубовые листья на всех публичных мероприятиях. Еще совсем молодым человеком получил он эту награду за храбрость в бою. Но у Антония, как и у Помпея Великого, никогда не было такого венка, хотя он и отличался храбростью.
Паланкин ждал. Делая вид, что это очень забавно, Антоний сел в него и приказал компании своих дружков, смеющихся и отпускающих шуточки, идти пешком возле паланкина. Это транспортное средство всех восхитило, но не так, как носильщики — редкость потрясающая. Даже на самых оживленных рынках рабов черные люди не продавались. В Италии они попадались так редко, что скульпторы буквально хватались за них, но то были женщины и дети, и почти никогда такие чистокровные, как носильщики Клеопатры. Красота их кожи, привлекательность лиц и достоинство осанки поражали. Как взбудоражили бы они Рим! «Хотя, — подумал Антоний, — несомненно, они были с ней, когда она жила в Риме. Просто я никогда их не видел».
Трап был сделан из золота, кроме перил из редчайшего цитрусового дерева, а фаянсовая палуба усыпана лепестками роз, испускавшими слабый аромат, когда на них наступали. Все подставки, на которых стояли золотые вазы с павлиньими перьями или бесценные произведения искусства, были выполнены из слоновой кости, инкрустированной золотом. Красивые девушки, чьи формы просвечивали сквозь тончайшие ткани, провели гостей между колоннами к большой двустворчатой двери, украшенной мастерски выполненным барельефом. За дверью оказалась огромная комната с распахнутыми для вечернего бриза ставнями; на стенах из цитрусового дерева красовались великолепные инкрустированные узоры, на полу толстым слоем лежали розовые лепестки.
«Она смеется надо мной, — подумал Антоний. — Смеется надо мной!»
Клеопатра ждала, одетая теперь в несколько слоев газа разных оттенков, от темного янтаря нижнего слоя до цвета бледной соломы сверху. Стиль не греческий, не римский и не азиатский, а ее собственный — в талию, с широкой юбкой и узким лифом, обтягивающим ее небольшую грудь. Тонкие руки были скрыты широкими рукавами до локтей, оставляющими место для браслетов на предплечьях. На шее — золотая цепь, с которой свисала жемчужина размера и цвета клубники, заключенная в сетку из тончайшей золотой проволоки. Антоний сразу же обратил на нее внимание. Открыв рот от изумления, он перевел взгляд на лицо Клеопатры.