Распахнув ударом ноги — руки-то заняты! — дверь горницы великокняжеского наместника, Филипп сделал несколько шагов и, остановившись точно на том месте, которое вчера указал, опустил руки.
Грузное тело князя Оболенского-Лыко упало с глухим стуком, стены дрогнули и огромный, обитый медью щит с драконом снова с грохотом свалился на пол.
— Это еще что такое? — возмущенно обернулся Образец, но, присмотревшись, застыл.
— Как??? Неужто, ты все-таки попался, князь? — Спросил он, склонившись к лежащему Оболенскому и вытаскивая у него изо рта тряпку.
Не успел он это сделать, как побагровевший князь Лыко разразился таким потоком отборнейшей русской брани, что Образец тут же заткнул ему рот снова.
— Ишь ты, — сердится! — хмыкнул он в усы, а затем, будто не замечая Филиппа, сел за стол и стал что-то быстро писать.
Филипп покашлял в ладонь, чтобы обратить на себя внимание.
— Ну что ты там хрюкаешь, что ты там перхаешь?! — Резко спросил воевода и, приложив к пергаменту свою печать, встал от стола.
— Властью данной мне великим князем, благодарю тебя от имени отечества нашего за верную службу! — произнес он и протянул грамоту — Вот, согласно воле великого князя, расписка в получении мною пойманного изменника, а также отзыв о том, кто его схватил — и можешь поверить, Картенев, что это самый лучший отзыв, который я написал за всю свою жизнь!
— Бартенев…
— Молчать и не перебивать! — гаркнул воевода. — Сам знаю! — И, наклонившись с некоторым трудом, поднял с полу тяжелый щит.
— А это прими в дар от меня лично за добрую службу — сказал он, надевая щит на руку Филиппа, — Он принадлежал самому Бернгарду фон дер Борху, магистру Ливонского ордена, и достался мне во время одной стычки с ливонцами под Псковом — теперь это будет твой щит — и дай Бог, чтоб он послужил тебе лучше, чем когда-то магистру, который бросил его, покидая поле боя.
— Благодарю покорно, воевода, — низко поклонился Филипп, — щит очень хороший, а главное легкий, как пушинка… Но я хотел сказать вот что…
— Что еще? — нахмурился воевода.
— Чтобы купить кибитку и тяглых лошадей для нее, мне пришлось продать всю свою одежду и добрых верховых коней, а теперь это… Кибитка, я думаю, может пригодиться у тебя в хозяйстве, а мне бы…
— Я понял, — перебил Образец. — Он вынул из ящика стола мешочек с монетами и бросил Филиппу, который ловко его поймал. — Оденься, как подобает, да коней купи добрых!
И впервые за все время улыбнулся.
Филипп улыбнулся в ответ, низко поклонился и вышел.
Босиком, в рубахе и рваных штанах, но с дорогим инкрустированным медью щитом магистра ливонского ордена в руке, он выглядел смешно, однако никто почему-то не посмел улыбнуться, больше того — сразу, как только он вышел, установилась гробовая тишина и продолжалась, покуда он не сел в свою кибитку приказав Данилке, ехать на торг.