примерах, и тут довольно было уверений первого свидетеля, поддавшегося иллюзии, чтобы немедленно образовалось
внушение, повлиявшее уже и на всех прочих свидетелей.
Во всех таких случаях источником внушения всегда является иллюзия, вызванная у одного какого-нибудь индивида
более или менее смутными воспоминаниями. Эта первоначальная иллюзия путем утверждения становится источником
заразы. Для впечатлительного человека достаточно бывает случайного незначительного сходства, какой-нибудь подроб-
ности, напоминающей другое лицо, чтобы ему показалось, что это именно и есть то самое лицо. Вызванное представле-
ние становится, таким образом, ядром для дальнейшей кристаллизации, заполняющей всю область разума и парализую-
щей всякие критические способности. Этим объясняется, например, такой удивительный факт, как ошибка матери, при-
знавшей в чужом своего собственного ребенка, как это было в том случае, о котором теперь напомнили газеты. В этом
случае можно проследить такой же механизм внушения, какой был уже описан мною.
«Ребенок узнал в мертвом своего товарища, но это было ошибка, вызвавшая тотчас же целый ряд подобных же
ошибок, причем произошла следующая удивительная вещь: одна женщина, увидев труп ребенка, воскликнула: «Ах, Боже мой, это мой ребенок!» Посмотрев ближе, она заметила шрам на лбу и сказала: «Да, это мой бедный сынок, пропав-
ший в июле. У меня его похитили и убили!»
Женщина эта была привратницей в улице дю-Фур и называлась Шаводрэ. Пригласили ее зятя, который без всякого
колебания объявил: «Вот маленький Филибер». Несколько обитателей этой улицы также признали в мертвом ребенке
Филибера Шаводрэ, и даже его собственный учитель, заметив медаль, признал в мертвеце своего прежнего ученика.
И что же? Соседи, зять, школьный учитель и мать — все ошиблись! Шесть недель спустя личность ребенка была
окончательно установлена: оказалось, что это был ребенок из Бордо, там убитый и привезенный дилижансом в Париж
(«Eclair», 21 апреля 1895 г.).
Такие ошибочные распознавания, как это уже замечено, чаще всего делаются женщинами и детьми, т. е. наиболее
впечатлительными субъектами, и указывают нам, в то же время, какое значение для правосудия могут иметь подобные
свидетельства. Что касается детей, например, то их показания никогда бы не следовало принимать во внимание. Судьи
любят повторять, что в детском возрасте не лгут, но если бы они сколько-нибудь знали психологию, то им было бы из-
вестно, что, наоборот, в этом возрасте всегда и лгут. Ложь эта, без сомнения, невинная, но это все-таки ложь. Лучше