невозможно было бы открыть, какими образцами вдохновлялось их творчество, если бы мы не имели пред глазами цело-
го ряда памятников смешанного стиля.
Впрочем, даже тогда, когда какой-нибудь народ не обладает никакими ни художественными, ни литературными спо-
собностями, он может создать очень высокую цивилизацию. Таковы были финикийцы, не имевшие иного превосходст-
ва, кроме своих коммерческих способностей. Только благодаря их посредничеству и цивилизовался древний мир, раз-
личные части которого были приведены ими в соприкосновение друг с другом; но сами они почти ничего не произвели, и история их цивилизации есть только история их торговли.
Наконец, существуют народы, у которых все элементы цивилизации, за исключением искусства, остались в очень
низком состоянии. Таковы были моголы. Воздвигнутые ими в Индии памятники, стиль которых не заключает в себе
почти ничего индусского, до такой степени великолепны, что некоторые из нас признаются со стороны компетентных
художников самыми прекрасными произведениями рук человеческих; однако никому не придет в голову поместить
моголов среди высших рас.
Впрочем, можно заметить, что даже у самых цивилизованных народов искусство достигало высшей ступени развития
не всегда в кульминационную эпоху их развития. У египтян и индусов самые совершенные памятники вместе с тем и
самые древние; в Европе процветало чудное готическое искусство, удивительные произведения которого не имели себе
никогда ничего равного в средние века, рассматриваемые как полуварварская эпоха.
Итак, совершенно невозможно судить об уровне развития какого-нибудь народа только по развитию его искусства.
Оно, повторяю, составляет только один из элементов его цивилизации; и вовсе не доказано, что этот элемент точно
так же, как литература — самый высокий. Часто, напротив, у народов, стоящих во главе цивилизации (у римлян в
древности, у американцев в настоящее время) художественные произведения — самые слабые. Часто также, как мы
только что заметили, народы создавали свои литературные и художественные шедевры в полуварварские века.
Итак, можно считать, что период индивидуальности в искусстве есть расцвет его детства или его юности, но не его
зрелого возраста, и если принять во внимание, что в утилитарных заботах нового мира, зарю которого мы только едва
различаем, роль искусства едва заметна, то можно предвидеть тот день, когда оно будет помещено если не среди низ-
ших, то по крайней мере — среди совершенно второстепенных проявлений цивилизации.