Джерри и сам не понял, откуда взялась эта неоправданная, взъерошенная надежда. Но ее появление обрадовало его настолько, что он почувствовал себя в силах похлопать по плечу Каммингтона и отпустить несколько шуток по поводу церберши-адвокатши Ивон…
Диана Уэллинг была заядлой кофеманкой, поэтому Джерри пришлось разыскать автомат и принести матери пластиковый стаканчик с горячим напитком.
Приняв стаканчик, Диана принюхалась к его содержимому и брезгливо поморщилась.
— Фи, какая гадость. Сразу понятно, что кофе дешевый.
— Извини, другого не было. Вообще-то здесь суд, а не кафе.
— Приличное, казалось бы, заведение, — не обратив внимания на иронию сына, продолжила Диана, — а кофе делают дрянной. Неужели судьи пьют такое пойло? Я в жизни не поверю. Ну как ты, дорогой? Надеюсь, эти люди, — кивнула она в сторону Ивон и ее окружения, — не успели наговорить про тебя гадостей? Впрочем, не сомневаюсь, что успели. И все-таки я не понимаю тебя, Джерри. Почему ты не дашь этой особе развод? Вы ведь все равно уже не будете вместе. Да и я никогда не одобряла этот брак. Ну что за семья, где жена заставляет мужа готовить и стирать рубашки? И вообще вытирает об него ноги? Никакого уважения.
Джерри подумал, что уважение, которое мать питала к отцу, не спасло ее от того, что он ушел к другой, бросив ее с годовалым ребенком на руках. При этом она умудрилась не только простить его, но и сохранить о нем светлую память.
У мистера Уэллинга-старшего, с которым Джерри так ни разу и не встретился, даже был свой уголок в доме: на одной из полочек красовались его фотографии и даже стояло несколько школьных наград. Диана настолько трепетно относилась к воспоминаниям о бывшем муже, что Джерри иногда казалось, что его отец на самом деле умер, а вовсе не обзавелся новой семьей.
Впрочем, Уэллинг-старший всегда исправно платил алименты, а на сыновнее пятнадцатилетие даже прислал огромную железную дорогу с открыткой, на обратной стороне которой написал о своем горячем желании увидеть сына. Однако сын не захотел ни встречаться, ни играть с новенькой железной дорогой — предметом зависти друзей, собравшихся на его дне рождения. Возможно, и желание отца было не таким уж горячим, поскольку открыток с предложениями встретиться больше не приходило.
А Диана Уэллинг по-прежнему носила фамилию мужа и хранила на чистенькой полке его фотографии. Может, надеялась, что мужчина всей ее жизни когда-нибудь вернется, поставит на пороге чемодан и скажет: «Дорогая, я понял, что ты самая лучшая женщина на свете».
— Джерри, я спрашиваю, зачем тебе все это нужно?