Россия для Сологуба явилась логичной в своем проявлении алогичностью. Проще, формулой 2х2=4, отягощенной гуманитарно-традиционной вещностью. Взорвать эту вещность, и в рамках нерушимой традиции освободиться от внутренней требы извечного у Сологуба выступило в качестве сверхзадачи. В итоге классическая тема любви обрела характер алчного растления, нравственные нормы – вывернутой целесообразности, а деятельная незашоренность – симптоматику той идиотии, в наклонении которой немало и «человеческого, слишком человеческого».
Абсурд Сологуба, подчеркнем еще раз, – это определение меры неизвестного не через усложнение жизни, а, напротив, ее безмерное упрощение. О Председателе уездной управы автор, например, пишет: «Он был весь как бы из двух половинок… Казалось, его живая душа кем-то вынута, и на ее место вставлена… сноровистая суетилка». Вообще, все герои «Мелкого беса» тусуются, «словно спеша окончить к сроку заданный на сегодня урок». Действовать, самопроявляться, истошно маневрировать, пока не кончится механический завод – вот способ существования всего и вся в гуманитарно-антигуманитарном пространстве Сологуба.
«Мелкий бес» переполнен негативом – культурным, социальным, криминально-курьезным. Но вот что поразительно: несмотря на изобилие отвратного, его кошмарный фокус наполнен позитивом – готовностью повествователя превратить непотребное в сферу небесного. Если принять во внимание, что со временем все сущее и впрямь становится ностальгически-наводящим, то в сегодняшней стихии «относительности» Сологуб и его Недотыкомка не менее сервильно-насущны, чем, скажем, тот же шоу-бизнес без кавычек или «Единая Россия» в кавычках. Попсово-агресивной вакханкой, умащивающей либерально-ритуальный клан со всеми его «свечками, лампадками, ладаном, ризами», пронеслась по постреформируемой России сологубовская Недотыкомка. А вослед за нею в иступленном дионисийском танце пришлепнули себя по парадному месту, самообнажились и хищно самоутвердились сонмы и сонмы «окутанных светом» партии власти менад. И продемонстрировали абсолютную сращенность правителей и поп-культуры, ибо реплика Волочковой desnuda – Волочковой обнаженной – на Центральном Телевидении по поводу того, что «Единая Россия» не столько устойчивый оборот речи, сколько устойчивая ложь, обернулась самым тоталитарным «изыманием». Все каналы ТВ, захваченные показом невиданной доселе наготы Анастасии Манящей, вдруг оставили ее – как бы захлебнулись. И почти спазматично перевели стрелку на Аллу Борисовну, хотя в одном взмете волочковской ноги обольстительной обнаженки неизмеримо больше, чем во всем эротическом ТВ-шабаше. Включая, разумеется, и Приму с ее разверзнутыми чреслами, вызывающими чуть ли не обонятельное ощущение распада…