Люди за ящиком моментально скинули спецовки, под которыми были немецкие мундиры. Повременив какое-то время — дав возможность шоферу и унтер-офицеру расположиться как следует в караульном помещении, уверенно подошли к грузовику. Сев на место шофера, Лукич включил зажигание. Лунин положил на подоконник зарешеченного окна завернутый в газету сверток с миной.
Часовой выглянул из будки. За рулем сидел немец, рядом — унтер-офицер, отдавший ему заранее пропуск. Запоминать лица выезжающих не входило в его обязанность, да и сгустившиеся сумерки скрывали лица.
Как только грузовик тронулся, часовой услужливо открыл ворота. Минуя проходную, Николай лихо ему козырнул. Отъехав метров сто, услышали взрыв. Опустив стекло, Николай посмотрел назад. Над мастерскими клубился дым. Машина свернула на боковую улицу.
— Теперь дай бог ноги, — проговорил Лунин.
Лукич, вцепившись обеими руками в руль, понимающе кивнул головой. В это время справа распахнулась калитка, со двора выбежали немцы-автоматчики и бросились наперерез грузовику.
— Засыпались, — одними губами проговорил Лукич, — что будем делать?
Лунин не ответил. Дождавшись, когда немцы поравнялись с машиной, приказал:
— Лукич, стой! — Николай выскочил из машины и сам подбежал к немцам, дико закричал:
— Шнель, шнель! Дорт ист брант! Партизанен ист дорт![5]
Автоматчики со всех ног кинулись к мастерским, а машина свернула в тихий переулок. Благополучно проехали несколько кварталов поселка Южного. Вон уже видна дорога в степь. И вдруг навстречу выскочил мотоцикл с коляской. Еще издали немцы сигналами фар потребовали остановиться. Солдат в коляске угрожающе направил автомат, взял грузовик на прицел.
— Накрыли-таки! — Лукич зло выругался.
— Остановись, но мотор не глуши, — подсказал Николай.
Приблизившись, фашист у самого радиатора, развернул мотоцикл, опустил ногу на землю.
— Дави! — шепнул Николай.
Взревел мотор, машина сделала рывок: крик, стон…
Грузовик нырнул за угол, свалил огородный плетень и выскочил в степь…
Было уже совсем темно, когда они добрались до Конокрадской балки. В мирное время здесь пасли скот. Сейчас нетронутая трава заматерела от холода. Время стерло когда-то проторенную колесами дорогу, по которой вывозился камень-ракушечник. В городе поныне сохранилось много домов, сложенных еще до революции из этого податливого материала. А балок таких вокруг города было великое множество.
Грузовик ходко катился под уклон. Лукич закряхтел, выпрямил спину, сдвинул на лоб очки, слезящимися глазами взглянул на Николая:
— Да-а, ситуация!
Лицо Лунина пылало от пережитого волнения.