После предыдущих встреч с Баранчеевой, а они происходили в офисе ее фирмы, у Мишина сложилось о ней представление как о женщине властной, жесткой, решительной, но одновременно настолько трепетно любящей своего единственного избалованного, непутевого сына, что на первый взгляд было просто удивительно, как в этой царственной особе уживаются эти две половинки. Когда Людмила Станиславовна говорила о своем Альберте, то казалось, что рассказывает она не о восемнадцатилетнем защитнике Родины, а о восьмилетнем шалуне, решившем в очередной раз разыграть свою любимую мамочку…
— Увы, у меня ничего нового… — в какой уже раз притворно вздохнула она и по слогам повторила: — Ни-че-го.
Врет же ведь, врет!… Но смысл?
Он чувствовал, что ее так и распирает от какой-то тайны, которую она не собиралась ему открывать. В этот момент она была похожа на маленькую девочку, случайно подсмотревшую, где мальчики делают тайнички, и не спешившую об этом рассказать своим подружкам, а обдумывающую, как бы посмотреть, что в них находится.
Никудышная из вас актриса, Людмила Станиславовна, подумал Мишин, все ваши чувства написаны на лице.
Но легче от этого не становилось…
Что она может скрывать? Что?
И Максима неожиданно осенило: кроме как информацию о том, что ее сын жив-здоров, скрывать ей больше нечего!
Какая еще может быть для матери радость в этой ситуации?! А говорить ничего не хочет. Неужели потому, что знает о его преступлениях? И покрывает его?
Спокойно, спокойно, остудил себя Мишин, пока это только догадки.
— Вы уже обратились в детективное агентство?
— Пока еще нет. Я надеюсь, что, как и в первый раз, Альберт погуляет и вернется. — И добавила: — На десятые сутки.
— Они истекают завтра, — как бы между прочим замерил Максим.
— Спасибо, я помню.
Мишину показалось, что последняя фраза прозвучала с интонациями «Спасибо, до свидания!». И в подтверждение того, что их малосодержательная беседа подошла к концу, Людмила Станиславовна встала и, тяжело переставляя ноги, прошлась по комнате.
Максим продолжал сидеть. Свой уход он считал пока преждевременным.
— Людмила Станиславовна, а вы от сына никогда не слышали фамилии Пущин и Лазарев?
— Это кто еще такие? Товарищи Альберта по училищу?
Максим покачал головой.
— А кто же? — еще больше удивилась она, словно, кроме училищных друзей, никаких других у ее сына и быть не могло.
— Ну не слышали, значит, не слышали… — Мишин пожал плечами.
— Нет уж вы мне скажите, кто эти люди! — Она выпятила нижнюю губу и стала похожа на маленькую обиженную девочку. Но в голосе звучал начальственный металл.