Здесь же, в Брадфорд-цирке, она была королевой, живой легендой… Ей так же, как и Джоко, нравилось быть «большой лягушкой в маленьком болотце». Впрочем, выражение «маленькое болотце» постепенно потеряло свою актуальность. Начиная с 1927 года Брадфорд-цирк переживал период своего небывалого подъема и уже на равных конкурировал с гораздо более крупными цирками.
К тому же Мара имела в этом цирке и финансовую заинтересованность. Когда мистеру Сэму понадобились деньги, она купила у него «зимние квартиры». И теперь ей принадлежали земли вблизи Орландо, где цирк стоял зимой. Маре нравилась мысль, что она землевладелица, к тому же та небольшая рента, которую платил ей цирк, была неплохим подспорьем зимой.
Через год после смерти Джейма Мара обзавелась и любовником, молодым журналистом, который как-то приехал брать у нее интервью. Он был красивый, веселый, она смеялась его шуткам и он удовлетворял все ее физические потребности, но… каждый раз после свидания с ним Мара ощущала себя душевно опустошенной, а потому очень скоро они расстались. Кланки, ставшая еще более прямолинейной, не скрывала своего крайне отрицательного отношения к этому альянсу, а Джоко избегал Мару все то время, пока продолжался ее роман, и даже не приходил поиграть с Викки, пока не узнал, что журналисту наконец дали отставку.
Зимой Мара несколько раз ездила на выступления, чаще всего в Нью-Йорк. Конечно, ей жаль было расставаться с дочкой, но гонорар предлагали слишком щедрый, чтобы от него легко было отказаться.
А запросы Мары все росли и росли — особенно в том, что касалось ее туалетов. Она обожала поехать в какой-нибудь дорогой-предорогой магазин и скупить его чуть ли не весь. При этом она каждый раз вспоминала тот день, когда кумпания выставила ее из табора в чем мать родила.
Кланки, да и другие женщины в цирке, имели от этой ее безумной страсти к тряпкам свою собственную выгоду. Когда Мара видела, что шкаф опять не закрывается из-за обилия одежды, она отбирала надоевшие ей вещи и раздавала всем желающим. А потом, видя других девушек и женщин в своих платьях, туфлях и шляпках, она испытывала некое тайное удовольствие, вспоминая, как она сама когда-то ходила в обносках матери, а позднее — в перешитых юбках Берти.
Денег ей пока хватало. Однажды она показала Джоко последние присланные маклером счета, и Джоко, с интересом изучив их, воскликнул:
— Слушай, да ведь ты, оказывается, миллионерша! По крайней мере, на бумаге.
— Я собираюсь стать еще богаче. Более того, я считаю, что и тебе пора перестать тратить деньги на разных шлюх и азартные игры и начать думать о будущем. Ты со мной не согласен?