Мара чуть не завыла от боли и жалости к себе. Она сжала кулаки, ей хотелось подойти к матери и ударить ее по спине как можно сильнее. Маре ведь совсем немного нужно было от Персы: только любви! Глаза девочки блестели от непролитых слез, но она вновь поклялась себе никогда больше не плакать. Перса тем временем задула фонарь.
Как и другие женщины из табора, промышлявшие мошенничеством, Перса с возрастом становилась все толще и толще, и кривые ножки кровати отчаянно заскрипели, когда она залезала под одеяло. Мара дождалась, когда раздастся мерное глубокое дыхание спящей матери, затем встала и на ощупь прокралась к глиняному горшку, где они с матерью хранили хлеб. Когда она подняла крышку, раздался легкий звон. Девочка замерла от страха. Но, к счастью, Перса не проснулась, и Мара смогла спокойно достать буханку хлеба, завернуть ее в платок, которым она повязывала голову, и затянуть его на крепкий узел.
Прежде чем выйти из палатки, девочка на минуту остановилась, чтобы послушать в последний раз посапывания матери. Ведь это были звуки, под которые Мара засыпала всю свою короткую жизнь… Интересно, расстроится ли Перса, узнав, что ее дочка исчезла, или, наоборот, обрадуется, что наконец от нее отделалась? Девочка вздохнула: она слишком хорошо знала ответ на этот вопрос.
Стояла лунная ночь, и в таборе царила абсолютная тишина. Неожиданно девочка услышала возле себя чье-то прерывистое дыхание. Но это оказалась всего-навсего приблудная собака. Она обнюхала Мару и тут же убежала. «Даже собаки меня не любят», — с безнадежной грустью подумала девочка и почувствовала себя еще более одинокой. Тихо, словно мышка, пробиралась она мимо шатров и фургонов, бросавших на землю длинные причудливые тени.
Мара не имела ни малейшего представления о том, куда пойдет. Она ведь не слишком хорошо, знала даже, где сейчас находится. Табор раскинулся на широком лугу, владелец которого, фермер-вдовец, сдал его цыганам в аренду, почему-то надеясь, что они ему и вправду заплатят. Мара слышала, как женщины потешались над ним. Они знали наперед, что фермер и рта не успеет раскрыть, как они поднимутся однажды ночью всем табором и исчезнут в тумане вместе со всем своим скарбом — и шатрами, и фургончиками.
Мара никогда не задумывалась над тем, хорошо это или плохо. Таков был древний обычай — вот и все.
Мир ограничивался для нее пределами табора. И ее не особенно интересовало, что находится там, далеко, за лугом… Она знала только, что последние несколько недель они странствовали по равнине, по полям с золотой пшеницей, колоски которой мерно покачивались в такт ветру. Она заметила лишь, что фермеры, приходившие к ним в табор, — мужчины, чтобы продать или купить лошадей, женщины, чтобы погадать или выменять какую-нибудь безделушку, — всегда очень недоверчиво на них посматривали.