— Не монархию же, а республику, — заметил Коненков.
— А делать этого все равно не стоило! Лишь Учредительное собрание уполномочено на это…
— Вы, Иван Михайлович, безусловно, правы! — Станиславский хотел ужинать, а политические споры ему всегда претили. — Большевики назвали окончательную дату созыва собрания— пятого января. Вот завтра еще раз республику и продекларируют…
Шмелев нервно дернул головой и не к месту резко отчеканил:
— Большевики власть не отдадут — ни Учредительному собранию, ни эсерам — никому!
Бунин скептически улыбнулся:
— Как это — «не отдадут»? Ведь выборы 12 ноября обеспечили большинство мест в «учредиловке» не им, а эсерам!
Москвин еще раз блеснул замечательной памятью:
— За эсеров отдали голоса пятьдесят восемь процентов избирателей, а за большевиков лишь двадцать пять.
Шмелев упорствовал:
— Количество ничего не решает. С оружием у сторонников демократии во все времена было хуже, чем у экстремистов. Один пулемет говорит убедительней тысячной толпы. Что такое, какой «пулемет», Иван Сергеевич! — возмутился Станиславский. — Да, пока власть действительно у большевиков. И они оттягивали сколько могли созыв собрания. Это и есть доказательство их слабости, — вставил Бунин. Но повсюду созданы комитеты в защиту Учредительного собрания. Даже ко мне приходила депутация, и я поставил свою подпись.
Шмелев невежливо расхохотался:
— Ну, если подпись… То оно, конечно…
Станиславский вспыхнул, Бунин недовольно поморщился, вполголоса сочувственно произнес:
— У Ивана Сергеевича сын на фронте! Вот и нервничает…
В этот момент, отделившись от женщин, весело щебетавших на угловом диванчике, подлетела Книппер-Чехова.
— Господа спорщики! Не стыдно ли забывать дам ради политики?
Коненков галантно поцеловал Ольге Леонардовне руку:
— Отнюдь нет! Помним вас и любим.
— Тогда прощаем.
— А я расскажу анекдот… политический, — со смехом щелкнул языком изящный, почти хрупкий, с моноклем в правом глазу Алексеев.
Все с интересом обратились к нему:
— Сделайте одолжение, Алексей Григорьевич, расскажите!
— Троцкий лег спать, но предупредил часового: «Разбуди ровно в шесть утра!» Назначенное время пришло, вождь революции дрыхнет, а красногвардеец ломает себе голову, как бы деликатней разбудить вождя. «Господин» — нельзя, «товарищ» — страшно, какой он «товарищ» красному вождю. Аж вспотел, потом махнул рукой, влетел в спальную и во все горло заорал: «Вставай, проклятьем заклейменный!»
Все рассмеялись.
3
В гостиной появилась задержавшаяся из-за неловкости горничной Мария Петровна, жена Станиславского. А неловкость эта заключалась в том, что она сожгла новое платье хозяйки, сшитое за громадные деньги у самого Жоржа и в котором Мария Петровна желала быть на сегодняшнем приеме. По этой причине у Марьи Петровны было скверное настроение, и ей стоило больших усилий скрывать досаду и раздражение.