Гарри задумался над тем, что практически не знает своих однокурсников с Равенкло и Хаффлпаффа, хоть и видит их каждый день. В лучшем случае он знал, что вот этого паренька зовут Терри Бут, а девчушку рядом с ним – Лиза Турпин, и оба они с Равенкло. Так уж повелось, что в основном дружба завязывалась между представителями одного факультета, ведь большую часть времени они проводили вместе, в общей гостиной.
В голову все чаще приходили мысли, а что было бы, если бы он уступил Сортировочной шляпе на первом курсе? Оказался бы менее настойчив или просто не успел бы узнать так много обо всех факультетах вообще и о Слизерине в частности. Смог бы он сдружиться с теми людьми, которые окружали его сейчас, именно как Гарри Поттер? Смогли бы они принять его?
Ответов на вопросы не находилось, от размышлений голова шла кругом, они никак не помогали решить проблему возвращения в свое тело, но отбросить их окончательно Гарри не мог.
Прошел ноябрь, началась зима. Все открытые переходы и галереи каждую ночь заметало снегом, и по утрам профессора очищали их, устанавливая новые защитные барьеры, которые злые ветра за сутки раздирали в клочья. Приближалось Рождество, всюду слышались разговоры о том, кто и куда собирается на каникулы. Гарри не участвовал в этих обсуждениях. Они с Малфоем давно договорились, что никуда не поедут, если не успеют вернуть все на свои места.
Однажды, солнечным морозным утром в середине декабря, когда Гарри завтракал в Большом зале, перед ним на стол опустился филин, держа в когтях конверт из плотного пергамента. Прочитав имя отправителя, Гарри шумно сглотнул.
— От отца? – он вскинул голову – Паркинсон внимательно изучала его лицо. Гарри кивнул и продолжил завтрак, тогда как все вокруг принялись тут же распечатывать пришедшие письма и делиться новостями друг с другом. Гарри совершенно не хотелось читать письмо Люциуса. В любом случае, писалось‑то оно не ему и надо передать его адресату.
Засовывая конверт под мантию, он кинул взгляд на гриффиндорский стол, чтобы показать Драко, что тот получит письмо в целости и сохранности, и замер от неожиданности. Обычно смуглое лицо Гарри Поттера приобрело поистине малфоевскую бледность, губы были сжаты настолько крепко, что почти совсем исчезли.
Гарри в сомнении дотронулся через мантию до похрустывающего под пальцами пергамента, вдруг тот загорится или начнет грызть все без разбора неожиданно выросшими зубами. Но ничего похожего не происходило, конверт спокойно лежал, даже не сдвинувшись ни на дюйм. Чем же он так мог напугать Малфоя, что такого написал Люциус своему сыну, чтобы привести его в такой ужас?