Но на пустом разбитом черепе Саманты не осталось ни клочка плоти. И внутри и снаружи он был дочиста объеден, вылизан, высушен ветром и походил на обломок окаменевших останков доисторического животного. Перед внутренним взором Золта предстал не Фрэнк, а Лилли и Вербена со своими кошками. Золт с отвращением отшвырнул искореженный череп.
Неудача еще сильнее распалила его ярость. Он чувствовал, как в душе пробуждается темное желание. Только бы не дать ему набрать силу… Но устоять перед ним в сотни раз труднее, чем перед женскими чарами и прочими грешными соблазнами. Как он ненавидит Фрэнка! Из года в год, вот уже семь лет он исходит, захлебывается этой ненавистью. А сегодня вечером он проспал прекрасную возможность уничтожить врага. От этой мысли можно сойти с ума!
Желание…
Золт рухнул на колени в косматую траву. Он скорчился, сжал кулаки, стиснул зубы. Камнем надо стать, камнем — неподъемной тяжестью, которую не способно сдвинуть с места никакое, даже самое властное желание, самая свирепая жажда, самая отчаянная страсть.
«Дай мне силы!» — умолял он мать. Снова поднялся ветер. Неспроста. Дьявольский это ветер. Хочет столкнуть его с пути истинного. Золт упал ничком, впился пальцами в податливую землю и зашептал святое имя матери. Розелль. Исступленно повторял он это имя, уткнувшись лицом в траву, в грязь, повторял снова и снова, чтобы заклясть ростки темного желания. Тщетно. Золт разрыдался. Встал. И отправился на охоту.
Фрэнк зашел в кинотеатр. Он просидел весь сеанс, рассеянно глядя на экран и думая о своем. Потом поужинал в «Эль торито». Не разбирая вкуса еды, он уплетал лепешки с мясом и рис, будто бросал уголь в топку. Часа два он без толку колесил то по центральным районам округа, то по южным окраинам. Только на ходу он чувствовал себя в безопасности. Наконец он вернулся в мотель.
Мыслями он снова и снова обращался к воздвигнутой в памяти стене мрака, силясь обнаружить хоть малюсенькую щелочку. Кажется, найдись в этом мраке хоть какой-то просвет — стена рухнет. Но темнота была плотная, непроглядная.
Фрэнк выключил свет. Однако ему не спалось.
С чего бы это? Ветер Санта-Аны улегся, шум не мешает.
Может, ему не дает покоя кровь на одеяле? Правда, крови натекло всего ничего, и к тому же она уже высохла, но все-таки кровь. Фрэнк зажег лампу, включил отопление, скинул одеяло и вновь попытался уснуть. Нет, не спится.
В том-то и дело, внушал себе Фрэнк. Все его беды от того, что он не высыпается. Отсюда и потеря памяти, и чувство одиночества, заброшенности. Так-то оно так, и все же Фрэнк понимал, что лукавит: не хочет назвать главную причину своей бессонницы.