…Лежит сейчас Андрей, глядит в потолок, вслушивается в немую тишину, в сердце такая боль, которая, кажется, не исчезнет всю жизнь. В этой тишине она кажется ещё сильнее, пронзительно-острой, словно насквозь протыкает тебе грудь. Одиноко, беспросветно в такое время человеку, будто камнем привалило в глубокой яме. И самое страшное – так будет всегда…
Андрей вспомнил последний год службы в Карелии, где познакомился он с красивой светловолосой финкой Ресмой, бурные ночи в её маленькой квартирке, но странно: ни тогда, ни сейчас ни на секунду не выпускал из памяти Анюту, её острый взгляд, её волосы цвета спелой пшеницы, мягкие ласковые руки. Бывают же такие женщины, которые для мужиков как маяк, как звезда, светят всю жизнь, до последнего вздоха…
В окно бил светлый рассвет. Раздался посвист скворца, усевшегося на самую верхотуру берёзы около дома, и этот посвист вернул Андрея к жизни, к повседневным заботам. Надо вставать, хоть так и не удалось заснуть. Идти на работу, сегодня впереди нелёгкий, как и вчера, день…
До райцентра от Парамзина восемнадцать километров – добрых три часа ходьбы, и Ольга Силина решила выйти пораньше, чтоб добраться по холодку. Да и опаздывать в Госбанк никак нельзя, вдруг не окажется денег и, как в прошлый раз, придётся ночевать.
Ольга поднялась в пять часов, повела Витьку к соседке, тёте Ксене, добродушной старухе, по дороге наказывая:
– Ты тут не балуй без меня, бабу Ксеню слушай. Да и не убегай далеко. Вернусь – конфет принесу. Хочешь конфет?
– Я хлеба хочу…
– Хлеба, хлеба… – Ольга чувствовала, что начинает злиться, у неё противно засосало под ложечкой, и слюна заполнила рот, а потом ощутимо возникли горечь, тошнота, и она торопливо облизнула губы. – Где ж я тебе хлеба возьму, рожу что ли?
– Там, в магазине, дают, – рассудительно сказал Витька.
Нет, хорош гусь, а? Пять лет всего, а вот, поди же, рассуждает, как взрослый. И смотрит с надеждой. Только одного не поймёт своей головой, пустой пока, как тыква, что хлеб в Хворостинке людям по карточкам дают. А где у Ольги карточки, за какие такие заслуги дадут?
Подумала так, и снова вспыхнула злость в душе. А разве нет у неё заслуг, разве не она проводила мужа на службу и не дождалась? Что, это не в счёт, кобелю под хвост? Но Ольга не стала больше себя разогревать, бесполезное это дело, всё равно что с ветром воевать, никто её не станет слушать. Да и стыдно какие-либо льготы для себя выпрашивать, разве она одна такая? Вон их сколько нынче вдов-горемык по державе, сколько баб в холодных постелях маются, во сне стонут и обливаются горячими слезами. Нет, Ольга как и все, одним горем мечена. Она вспомнила о словах сына, сказала торопливо: