Высокую, худую фигуру Плотниковой трудно было с кем-нибудь спутать, и Ольга вдохнула воздух глубоко, с жадностью, будто вынырнула с большой глубины.
Заныло под ложечкой – и не от страха, нет, от какой-то безысходности, злой судьбы. Всё время выслеживает её, как зоркий охотник, неслышно, осторожно крадётся сзади и в нужный момент щёлкает злым капканом, словно пополам перерубает, вгрызается острыми зубьями в тело, в плоть. Нельзя ей расслабляться ни на короткий миг. Но при виде Плотниковой сжалась Ольга, сгорбилась, согнулась пополам.
Любовь Ивановна распахнула широко дверь, чуть не стукнулась головой о низкую притолоку, прошла к Ольге и с мужской силой пожала ей руку. Была в руке цепкая жестокость, будто специально природа наделила прокурора этой хваткой пятернёй – вылавливать да поднимать за загривок. И от этих мыслей стало веселее на душе.
Они потолковали о жизни, о неожиданной погоде, которая сорвала уборку минимум на два дня, а такие остановки – как поломка в отлаженном механизме, придётся снова всё настраивать и пускать, раскручивать маховик, как в паровой машине. Уж лучше бы дала погода управиться с хлебом…
Потом Любовь Ивановна затихла, словно вслушивалась в шелест дождя, стиснула веки, а когда открыла глаза, пробормотала с недовольством:
– Ну и заварила ты кашу, подружка. Такую, что не расхлебаешь. Ларин из себя выходит, даже Суровцева готов с земли сжить за то, что тебя не смог освободить. Теперь меня послали. Ларин приказывал мне пистолет с собой взять…
– Зачем пистолет? – удивилась Ольга.
– А чтоб на устрашение бабёнок ваших…
– Интересно, кто же такие права дал – людей пугать?
– Ну это ты, Ольга, сложный вопрос задала, – кто да почему? Гонор – не самый лучший советчик! Меня Ларин пригласил в кабинет и потребовал, чтоб я продолжила расследование.
– Ну, а вы?
– А что я? Вот что я тебе скажу, Ольга Васильевна, видно, нашла коса на камень. Упёрлись они – ты им без разницы, но на тебя в область написали, с них – спрос.
– Я всё поняла, Любовь Ивановна, – Ольга перебила её, махнула рукой. – Не буду я больше работать. Сегодня же собрание соберу.
Несколько раз мелькала эта мысль в голове, но Ольге казалось, что люди отвернутся от неё, как от прокажённой, опалят огнём презрения. Но раз так оборачивается дело – лучше сойти с тропы, никого не подставлять. Настоящая мука сейчас у неё в груди – гложет кости, выматывает. Колебания – это признак смятения, неуверенности, а с такими чувствами трудно вести дело.
Напрасно шумели бабы на собрании – Ольга, преодолев душевную сумятицу, больше ни на секунду не сомневалась, что она приняла правильное решение. И когда наступил такой момент, что ещё мгновение – и собрание, как костёр, вспыхнет пламенем, накалятся страсти, – она поднялась, попросила: