— Ничего с ним не случится. Поднимайся.
— Дайте мне хотя бы умыться и остановить кровь.
Моисеев кивнул.
— Оставь дверь ванной открытой.
Тяпкин выскочил из кухни и поспешил в ванную, оставив окровавленный отпечаток ладони на двери, которую не стал закрывать за собой, как и было велено. Моисеев разглядывал квартиру. Лев сразу понял, что он завидует. У доктора оказался славный дом. Тяпкин пустил воду в раковину, намочил полотенце и прижал его к лицу, повернувшись к ним спиной. Он сказал:
— Я прошу прощения за то, что сделал. Но я никого не убивал. Вы должны мне верить. Не потому, что я надеюсь спасти свою репутацию. Я знаю, что со мной все кончено. Но того, кто убил мальчика, надо схватить.
Моисеев начал терять терпение.
— Идем.
— Желаю вам удачи.
Услышав эти слова, Лев ворвался в ванную, схватил доктора за плечо и развернул лицом к себе. Из руки Тяпкина торчал шприц. Ноги у доктора подогнулись, и он упал навзничь. Лев подхватил его, опустил на пол и вынул шприц из вены. Потом он проверил пульс. Тяпкин был мертв. Моисеев стоял, глядя на тело сверху вниз.
— Что ж, он облегчил нам работу.
Лев поднял голову. Из магазина вернулась жена Тяпкина. Она стояла на пороге, держа в руках сумку с продуктами.
1 апреля
Александр закрыл дверь билетной кассы. Нестеров сдержал слово. Его сексуальные пристрастия по-прежнему оставались тайной для всех. Никто из пассажиров не поглядывал на него со странным выражением в глазах. Никто из них не шептался за его спиной. Его семья не сторонилась его, а мать по-прежнему любила. Отец все так же благодарил его за упорную работу и трудолюбие. Они, как и раньше, гордились им. Но платой за сохранение статус-кво стал список с именами более чем ста мужчин, которых арестовали, пока он продолжал продавать билеты, отвечал на вопросы пассажиров и справлялся с маленькими повседневными заботами. Его жизнь вернулась в нормальное русло. Он ужинал с родителями и отводил отца в больницу. Он следил за чистотой на вокзале, читал газеты. Правда, он перестал ходить в кино. Откровенно говоря, он больше не бывал в центре города. Он боялся встретить кого-нибудь, например офицера милиции, который мог гнусно ухмыльнуться ему в лицо. Его мир сжался до крошечных размеров. Но это случилось еще тогда, когда Александр отказался от мечты стать атлетом, и он говорил себе, что привыкнет и приспособится, как приспосабливался раньше.
Правда же заключалась в том, что он все время спрашивал себя, когда мужчины догадаются о том, кто их предал. Может, им уже сказали. Уже по числу произведенных арестов можно было понять, что в камеры их сажали по несколько человек. И чем еще им заниматься, как не гадать, кто же составил это список? Впервые в жизни им стало нечего скрывать. И Александр вдруг понял, что он согласился бы обменять свою свободу на публичное унижение в одной из этих камер. Но ему там не будут рады. У него ничего не осталось — ни их мира, ни своего собственного.