Я знал, что за это пришлось заплатить болью, неведомой никому ранее, и если бы не машины, скрывавшие мой разум в своих стальных чревах, меня ждали бы безумие и гибель. Но глядя, как корчится в черной агонии бывшее моим совершеннейшим инструментом тело, я не мог не видеть и другого — света кристалла, парящего над ним, переставшего быть минералом призрачного царства сна.Я ждал, когда мраку наскучит мучить игрушку из выдуманной плоти, чтобы вернуться в нее, но он не отступал. Отзвучали последние аккорды величайшей из слышанных мной симфоний и миры снаружи стали погружаться во мрак. Сколько времени было у меня в запасе до того, как физическое воплощение начнет умирать? Я не знал.
К счастью, надолго это не затянулось. Немного собравшись с мыслями после удара Песни, я понял, что просто–напросто валяю дурака. Сон снова был моим и ничьим больше, а трепещущая под темнотой масса — не более чем привычной, но вовсе не неотъемлемой его частью.
Было достаточно просто создать себе временную форму. Куда сложней оказалось избавится от старой — и запечатав ее в свинцовый шар амнезии, я обещал разобраться попозже.
Роза–мистика — или то, что мне хотелось бы так назвать — парила посреди мастерской, светясь от переполнявшей ее силы. Воздух почти неслышно звенел, когда я взял ее в руки, чтобы отдать владелице. Вблизи казалось, что это звезда, которую обещают достать с неба герои сказок.
Соусейсеки показалась мне просто спящей, когда свет Розы–мистики коснулся ее лица. Кристалл вошел в нее без всякого сопротивления, и несколько мгновений платье на груди продолжало светиться изнутри. А затем сияние исчезло, и я услышал скрип. Механизм принял Розу.
- Соусейсеки. — тихо, как спящую, позвал я, — Соусейсеки.
Ресницы чуть вздрогнули, затрепетали, и мы впервые взглянули друг другу в глаза.
- Отец? — прошептала она.
От края до края, куда не упал бы взгляд, простирались поля синих роз. Нежное весеннее солнце то и дело скрывалось за стайками кудрявых облачков, а небо, казалось, можно достать рукой.
Мы с Соусейсеки сидели за столом и пили чай. С тех пор, как она проснулась, прошел, наверное, месяц. Память возвращалась к ней не сразу, а первые три дня она вообще считала меня Отцом. Тяжело было видеть ее разочарование, но она оказалась сильной. Как я и ожидал.
Вспомнив все, Соусейсеки отказывалась говорить со мной. Ей казалось, что случившееся отняло последнюю надежду увидеть Отца. Я не стал пытаться что–либо доказать ей тогда, но теперь стоило попробовать объясниться.
- Соусейсеки.
- Да, мастер?