– У меня до Филиппа были женихи, – неожиданно сказала Юля. – Предлагали руку и сердце, но…
– Переборчивая вы, Юлия Марковна, – покачала головой Ганна. – Принца ждали?
– Ждала…
– Вот и дождались!
Юля не собиралась откровенничать ни с кем, а тем более с Ганной. Все получилось само собой.
– Я всем отказывала, – согласилась она. – Студенческие годы пролетели как сон… Начались будни, день за днем, похожие один на другой. Мужчины пытались ухаживать, но как бы нехотя. Замуж звать перестали. Предлагали только постель. Был у меня роман с одним… пациентом. Но кончился ничем. Когда я встретила Филиппа…
Юля заплакала. Такая боль вспыхнула в сердце, что она зажмурилась и сжала зубы.
– Филипп Алексеевич красивый мужчина, – степенно кивала Ганна. – И обходительный.
– Прости, Ганна…
Хозяйка выскочила из-за стола и побежала наверх, в свою спальню. Их с Филиппом спальню… Теперь она спала там одна.
В спальне занавески плотно закрывали окна, широкая кровать была расстелена. Плохо соображая, что делает, Юля подошла к полке с книгами, нашла свадебный альбом, взяла в руки. Здесь Филипп собрал фотографии, запечатлевшие его встречи с будущей женой. Вот он моет машину у речки, вот разводит костер… вот несет Юлю на руках через шаткий мостик… А вот они, обнявшись, стоят в березовой роще, золотой от солнца и осенней листвы. Вот кружатся в вальсе…
– Где это мы? – прошептала Юля. – Не могу вспомнить…
Слезы заливали ее лицо. Лихорадочно вздрагивая, она принялась вытаскивать снимки, бросать их на пол…
– Будь ты проклят! – кричала она. – Будь проклят! Я хочу, чтобы тебя не было в моей жизни. Никогда, никогда не было! Зачем ты появился? Зачем лгал? Зачем обещал любовь? Зачем…
Юля уронила пустой альбом и со стоном опустилась на пол. Ее отчаяние не знало границ. Она желала смерти Филиппу и, когда осознала это, – испугалась.
– Нет, нет, Господи, – шептала она. – Не слушай меня. Это не я… Это говорит мое горе, это кричит моя боль. Прости меня…
Она обливалась слезами и умоляла о прощении. Неизвестно, к кому обращалась Юля: то ли к Филиппу, то ли к милосердному и всемогущему Богу, то ли к сыну, то ли сама к себе… Постепенно ее слезы иссякли, и невыносимая душевная мука сменилась безразличием. Она больше не думала о себе и Филиппе как о едином и неразрывном целом. Душа больше не истекала кровью оттого, что отрывают ее половину, ее лучшую часть. И кровь, и боль, и слезы, и чувства – все отошло в туманные, запредельные дали… утихло, рассеялось…
Ганна внизу прислушивалась к происходящему. Когда наступила тишина, она на цыпочках поднялась по лестнице и прильнула ухом к двери. Ни звука не доносилось из спальни хозяев. Ганна боязливо перекрестилась и приоткрыла дверь…