Турсен направился к двери. Его поступь была тверда, хотя и тяжеловата.
Он опирался лишь на одну палку, но с таким достоинством, словно она совершенно ничего для него не значила. Дряхлый старец остался в четырех стенах его комнаты.
А тот, кто переступал порог, был Господином Управителем конюшен и лошадей, непреклонным и внушающим страх.
Дверь открылась, словно сама по себе и Рахим встал возле нее. Маленькое, худое лицо ребенка было еще заспанным, а его оборванный чапан нес на себе пыль красноватой земли, на которой он спал. Он быстро наполнил кувшин водой и наклонил его над руками Турсена, прислуживая ему при утреннем омовении. Если бы у Турсена было такое желание, то он так же, как и другие — управляющий, главный садовник, распорядитель над пашнями и полями, все те, кто были ему равны, — мог наслаждаться всеми благами.
Все они служили богатейшему бею провинции, который всегда выказывал им лишь расположение. И Турсен был среди всех них самый старший, служил ему дольше всех и заботился о самом ценном, чем тот обладал: о лошадях.
Но разве чистота воды меняется от цены кувшина, в который ее наливают?
И зачем человеку дом, забитый толстыми коврами, дорогими занавесками, тканями и подушками, если он всю свою жизнь знал лишь одно мягкое сиденье — седло?
Турсен посмотрел на Рахима. Манера, с которой он наклонял кувшин, была одновременно мягкой и уверенной, полной совершенной гармонии.
И Турсен подумал:
«Потому, что этот грубый глиняный кувшин предназначен для меня, он держит его так, словно это драгоценная посуда из Самарканда или же сосуд из персидского фаянса. Для этого ребенка, в отличие от многих взрослых, вещи все еще оцениваются не потому, как они выглядят, а в зависимости от цели, которой они служат».
Турсен протянул свои руки, и они наполнились прохладной водой. Потом он обрызгал обрамленное бородой лицо и вытер его концом своего длинного пояса.
Он держал глаза закрытыми. И взгляд Рахима в благоговейном восхищении остановился на его господине: для Рахима на свете не было никого, кто мог бы сравниться с Турсеном. Никто не имел такой широкой груди, таких огромных рук и такого царственного чела. Ничье лицо и тело не было отмечено таким количеством знаков победы: сломанная переносица, сломанная скула, бесформенные суставы, трещины в коленях, скрытые морщинами шрамы. Каждый шрам это знак выигранной скачки, победы в борьбе, триумфа — всех тех ставших легендарными событий, о которых не устают рассказывать пастухи, конюхи, садовники, ремесленники и торговцы.
Для ребенка все эти рассказы казались волшебными, героическими сказками, которые он мог слушать бесконечно. Возраст Турсена не имел для Рахима никакого значения. Для него он был героем, он был идолом и он был вечен.