У него кончились сигареты, и мы остановились по дороге, чтобы купить их. Я осталась в машине с ребенком. Когда я услышала доносящиеся из магазина выстрелы, то сразу поняла, что это его рук дело. Он как раз был в подходящем настроении, и много ему не потребовалось.
Он выскочил из магазина и швырнул пачку денег мне на колени. Потом нацелил револьвер на Холли и приказал мне быстро убираться оттуда.
Я до предела нажала на газ, и мы понеслись на бешеной скорости; я даже не успела сообразить, что случилось. После этого помню только, как Ник орал, что убьет девочку, если из-за меня его поймают. Меня судили за соучастие в преднамеренном убийстве и приговорили к десяти годам тюрьмы.
Когда она замолчала, высказанная правда повисла между ними, словно облако едкого дыма — безмолвное и ядовитое. Райли побледнел. Он опять вскочил со стула — на этот раз не так резко — и снова стал мерить кухню шагами.
— Что случилось с вашей дочкой?
Чувствуя себя выжатой до капли и дрожа от озноба, Марго все-таки нашла слова для описания своего окончательного поражения. Любила, проиграла, заплатила. Заплатила уважением к себе и своей свободой, но самой жестокой расплатой была потеря дочери. На протяжении многих лет после этого она спрашивала себя, правильное ли решение тогда приняла. Все эти годы она часто лежала ночью без сна, молясь о благополучии Холли и фантазируя о том, как в один прекрасный день они снова обретут друг друга. Иногда в порыве отчаяния она думала, что надо разыскать Холли, но ее собственное горе не позволяло ей причинить такое же кому-то другому, в чьих, как она надеялась, надежных и добрых руках находилась Холли.
— Я отдала ее на удочерение. Ведь меня ждали десять лет тюрьмы, и я не хотела, чтобы ее отфутболивали из одной семьи в другую, пока я не выйду.
— Господи, Марго… — Он взял себя в руки.
Она видела, как он борется с собой.
— Почему вы мне не сказали?
Осуждение в его тоне заставило ее вскочить с места. Ей столько раз приходилось молча сидеть перед полицейскими, судьями, адвокатами, работниками социальной сферы, кураторами, священниками, глаза которых обвиняли ее, даже если их слова имели целью помочь или утешить. Те, кто не ставил ее на одну доску с Ником, все равно считали, что она должна быть морально неполноценной, раз связалась с таким подонком. Нет уж, на этот раз она молчать не будет.
— Потому что у меня есть право на новую жизнь, черт побери! Я заплатила за те ошибки. И я страдала. И я работала больше, чем вы можете себе представить, чтобы вытащить себя из той кучи дерьма, в которую превратила свою жизнь. Я заслужила право идти по улице и видеть, что никто не переходит на другую сторону, чтобы показать мне свое отвращение. Я заработала право прийти на собрание и высказать свое мнение, право прийти за покупками в супермаркет и знать, что никто не станет шептаться у меня за спиной. Мне нравится, когда никто в меня не плюет. Я приложила чертовски много усилий, чтобы оставить свое прошлое в прошлом.