– Америка – это плохо, – подумав, сообщил Мвере-Бижи. – Почти так же плохо, как киафу. Я знаю. В старину они угнетали нашего брата на своих делянках. Значит, тебя тоже угнетали, черная обезьяна Ирвин?
– Еще как, – охотно согласился тот. – Но я бежал из плена и прилетел на Новую Либерию, чтобы нести твоим людям мир и согласие. Мир Дагону! Долой киафу!
– Что ты несешь? – прошептал Вадим по-английски. – Ты что, батрачил на плантациях белых обезьян?
– Ты становишься похож на Потрясающего Пальмы. Что, уже пошутить нельзя? По-моему, он именно это и хотел услышать.
Действительно, физиономия вождя разгладилась, но снимать обвинение с Ирвина он не спешил. Видимо, развлечение ценилось им гораздо выше, чем слова чужака, тем более не подкрепленные делом.
– Подумав, я решил, что ты останешься здесь, друг черных Вадим, – отвечая на вопрос сержанта, сказал вождь. – Какой же ты товарищ, если готов оставить Ирвина в опасности?
Тут деревенская площадь как-то вдруг расчистилась, и Вадим с Ирвином оказались в одиночестве, в десяти метрах от пресловутого столба, на котором их якобы собирались зажарить. Потрясающий Пальмы опять включил «Панасоник», и поляну огласили бодрые звуки франкоязычного хита с откровенно этническими мотивами.
Некоторые селяне даже подхватили песню, как будто слышали ее не впервые.
Из полукруга зрителей выдвинулся рослый воин в устрашающей раскраске, подбежал к пленникам и вручил Ирвину огромное, даже на вид тяжеленное копье.
– Это оружие настоящего таха, – гордо сообщил он на ужасающем французском. – Копье Либубу! Порази им ствол мертвой пальмы, и тогда мы посмотрим, таха ли ты.
Хэмпстед принял копье и едва не выронил – настолько велик оказался его вес.
– Тяжелее снаряженной винтовки, – пожаловался он. – Чертовы дикари залили его свинцом, не иначе. Это горелое дерево станет моим позорным столбом. I don't understand this fucking shit!
– Ничего, ты справишься, – ободрил его сержант. – Посмотри, сколько девушек вокруг. Они ждут от тебя меткого броска. Попади, и все они будут твои, ручаюсь.
И точно, группа поддержки разразилась криками – по-видимому, уже тот факт, что Ирвин сумел удержать копье Либубу, говорил в его пользу. Девушки, да и более зрелые женщины, поддавшись энтузиазму молодости, принялись совершать весьма откровенные телодвижения, вдохновляя пленника на подвиг.
Магнитола замолкла, символизируя торжественность момента.
Раскатисто крякнув, диверсант воздел оружие над плечом, размахнулся и метнул его что было сил. Наконечник с хрустом вошел в самый край пальмы, древко покачнулось, увлекаемое собственной тяжестью, и все ахнули. Однако копье скрипнуло, остановило падение и замерло, торча под небольшим углом. Через мгновение зрители разразились таким ликующим воплем, что «позорный» столб, устоявший под ударом копья Либубу, едва не рухнул от акустического натиска.