Поняв, что пути вниз больше нет, Гриша посмотрел по сторонам.
– И куда теперь ведет знакомая тебе дорога? – задыхаясь, сухо пробормотала Кира.
«А черт его знает!» – подумал Гриша, бросая взгляд в глубь темного коридора.
Снова ухватив жену за запястье, он побежал вперед.
– Я не могу больше! – сорвалась на крик она.
Просвистев над ее головой, пуля с треском вошла в пол коридора, срикошетила и вонзилась в потолок. Он осыпался гранитной пылью, и только теперь Гриша понял, почему здесь так темно. Как бы ни летели пули, какую траекторию ни принимал бы их полет, каждая из них закончила свою жизнь в этом потолке. Шесть или семь отверстий зияли в одной гранитной пластине, и каждая из них выбила наружу сухую взвесь, стоявшую теперь в воздухе неоседающим облаком.
– Надо! – взмолился Гриша и повел ее дальше.
– Куда мы идем?! – взорвался Гера.
– Хочешь – останься!
Гера не хотел.
«Куда мы идем? – думал Гриша. – Куда приведет следующая дверь? К ведру и двум швабрам, прислоненным к стене?»
Коридор закончился, как он и предполагал, стеной. Но слева от нее была дверь, замкнутая на обычный английский замок.
«Только не ведро и швабры», – пронеслось в его голове, когда он каблуком вбивал внутрь замок следующего помещения.
Когда он наконец открыл дверь, то рассмеялся как сумасшедший. Стоящая за его спиной Кира кашляла и лишь в бессилии колотила его кулаком по спине. Понять ее было нетрудно – сейчас был не самый подходящий момент для веселья.
Гриша смеялся, упершись рукой в поврежденную дверную коробку, и смотрел наверх.
Туда вела точно такая же лестница. С такими же мраморными стенами, с гранитными пластинами, из которых струился яркий, очень похожий на солнечный, свет.
То, что Гришу довело до возбуждения, Геру привело в отчаяние.
– Господи, мы никогда не выберемся из этого проклятого лабиринта!.. Как я ненавижу корабли!.. Боже мой, как я их ненавижу! Эти мачты, форштевни, паруса, педерастические команды капитана!..
И он замолчал, потому что рука Киры врезала ему по уху.
Подъем отличается от спуска тем, что ноги перестают слушаться гораздо быстрее. Кира смотрела на ненавистные стены, ресницы ее были влажны от слез, и она мечтала о январской Москве, об открытом ветреном месте, как на Патриарших, когда о слезах быстро забываешь, потому что они мгновенно превращаются в лед… о ночных разговорах с Гришей… о картошке, которую она ему жарила…
Несмотря на гудящую вентиляцию, на лестнице было невероятно душно. Стремительный подъем наверх выбивал из сил, и подошел наконец момент, когда Кира просто не могла идти дальше.