— Как удобно! — с едким сарказмом заметил Данте.
Самозванка вспыхнула:
— Я две недели была в коме! Опознание проводилось, когда я находилась без сознания. Я ничего не знала до тех пор, пока не пришла в себя и врачи не обратились ко мне как к мисс Россини… А я… я не стала их разубеждать. Не стала потому, что мне некуда было идти после больницы, мне нужно было где-то жить, пока я окончательно поправлюсь, и я уверена, Белла не осудила бы меня…
— Конечно, ведь она мертва!
— Да, — с несчастным видом согласилась лже-Изабелла. — Мне очень жаль, что все так получилось. Я ничего не знала о вас, о том, что у Беллы были родственники. Выйдя из комы, я подтвердила, что погибшая — это моя соседка по квартире Дженни Кент… Которую никто не знает и не станет искать. Вот так все и получилось. Конец истории.
— Нет, не конец. Ты присвоила имя Изабеллы в корыстных целях!
— Я рассчитывала использовать имя Беллы только некоторое время. Пока не смогу…
— Что ж, тебе удалось всех обмануть. Думаю, ты без особого труда сможешь попритворяться еще пару месяцев.
Данте не мог не оправдать ожиданий умирающего деда. И не важно теперь, кто эта женщина на самом деле. Пусть продолжает играть роль Изабеллы, ведет себя как любящая и заботливая внучка до самой… пока Марко жив.
Самозванка в смятении покачала головой:
— Я хотела сегодня вечером уехать, снова стать Дженни Кент. Извините, если я…
Но Данте был непреклонен. Он не испытывая к ней ни капли сочувствия.
— Я не позволю тебе отнять последнюю надежду у умирающего человека. Ты поедешь со мной в Италию, на Капри, и будешь рядом с Марко до тех пор… пока в этом будет необходимость. Дед должен быть уверен, что ты Изабелла…
— Нет! Нет! — Дженни в панике вскочила на ноги и протянула руки жестом мольбы и протеста одновременно. — Вы не можете! Я не могу!
Данте схватил ее за руки. В его глазах сверкала непоколебимая решимость.
— Я могу. И ты сможешь. И если ты не сделаешь так, как я сказал, мне придется вызвать полицию и потребовать, чтобы тебя арестовали за мошенничество. И поверь, срок твоего тюремного заключения окажется гораздо дольше двух месяцев.
Шок, страх, отчаяние отразились на лице лже-Изабеллы.
— Итак, кем ты хочешь быть, Дженни Кент? — В голосе Данте звучала явная издевка. — Преступницей, гниющей в тюрьме, или горячо любимой и лелеемой внучкой миллиардера, утопающей в роскоши?