— Все равно придется идти. В одиннадцать мне должны привезти какого-то шнауцера. Черт, а времени осталось совсем немного! Не могу же я принимать шнауцеров в таком виде и с такой головой! Слава Богу еще, что шнауцер карликовый. Не представляю, как бы я справилась с гигантским шнауцером в такой день.
— По дороге заскочи домой. Если успеваешь, конечно.
— Успеваю. В любом случае надо покормить Юби. А тебе не кажется…
— Что?
— Что они и его тоже забрали? Может, именно поэтому они хотят, чтоб я вернулась домой?
— Нет, они сказали, чтоб ты заглянула в почтовый ящик.
— О, Господи!.. — протянула она.
И ушла, а я занялся коллекцией Эпплинга. Наверное, то был верх цинизма — заниматься марками в то время, как жизнь Арчи висит на волоске, но в данный момент от меня мало что зависело, к тому же необходимо было как можно быстрее превратить марки Эпплинга в не подлежащие идентификации. Я сидел за кухонным столом под яркой лампой, вооружившись специальным пинцетом, стопкой конвертов с пластиковыми окошечками, а также шотландским каталогом, и перекладывал марки по сериям в эти конверты, делая на каждом соответствующие пометки. Цены пока не надписывал. Это будет совсем другая операция, и с ней вполне можно и подождать.
Я как раз трудился над Георгом V высокого номинала из Тринидада и Тобаго, как вдруг зазвонил телефон.
— Что это за лапша насчет почтового ящика? — спросила Кэролайн. — Там ничего нет, кроме счета за междугородние переговоры.
— Как Юби?
— Юби в порядке. Правда, выглядит несколько потерянным и одиноким, просто сердечко, наверно, разрывается у бедняги, но в остальном все нормально. Ну что, эта нацистка перезвонила?
— Пока нет. Может, она имела в виду почтовый ящик у тебя в салоне?
— Но никакого ящика там нет. Просто щель в двери.
— Ну тогда, может, она тебе телеграмму пришлет. Ладно, ступай в свою контору стричь салюки, а там видно будет.
— Никакой это не салюки, а шнауцер, и я знаю, что будет дальше. От меня будет вонять мокрой псиной. Позвонишь мне, когда будут новости, о'кей, Берн?
— О'кей, — ответил я, и минут через пятнадцать телефон зазвонил снова.
На этот раз то была таинственная незнакомка. Никакого акцента, никаких недомолвок. Она говорила, а я слушал и, когда она закончила, сидел с минуту, и думал, и чесал в затылке, и снова думал. А потом отложил марки Эпплинга и набрал номер Кэролайн.
И вот теперь мы с ней находились в небольшом зале на втором этаже галереи. Мы до последней буквы исполнили все указания моей анонимной собеседницы и в данный момент стояли перед картиной, которая казалась мне страшно знакомой.