Вайсблат собирал конские яблоки в свою шапку. Его бледные тонкие пальцы охватывали теплые комья навоза, словно здесь — на северном полюсе человечества — это были последние частицы жизни и тепла. Дуфте довольно ухмылялся.
— Поживее, вы, сосунок!
Вайсблату он также приказал бежать к конюшне. На бегу из шапки вываливался конский навоз.
— Стой! Смирно! Кругом!
Вайсблат стоял рядом со Станислаусом. Дуфте орал на них из манежа:
— Кто вы такие?
Молчание.
— Вы г....ки, понятно? Вы г....ки! Итак, кто вы такие?
Молчание. Только заржал Попрыгун, жеребец Станислауса.
— Г....ки, ответа не слышу.
Тишина, как в глухом лесу. Дуфте топчется по опилкам.
— Лечь!
Станислаус и Вайсблат падают на землю у конюшни. Последние остатки навоза вываливаются из шапки Вайсблата. Дуфте бьет хлыстом по голенищам.
— Встать! Лечь! Встать! Лечь! Кто вы такие?
Станислаус стиснул зубы, его рот стянулся в узкую полоску. Вайсблат откашлялся, поглядел на свои руки, измаранные навозом, и крикнул:
— Мы горняки!
— Врешь, меня не обманешь, книжный червяк!
Вайсблат затрясся.
— Г....ки! Мы г....ки! — Он был противен самому себе. Но после этого ему позволили вернуться к своему коню.
— Г....к Бюднер, явиться ко мне после обеда!
Жеребец Станислауса наскакивал на кобылу. В манеже завертелся клубок конских тел. Вахмистр Дуфте хлестал куда попало. И Станислаусу, когда он помогал разгонять лошадей, досталось несколько ударов его бича.
После обеда Станислаус пришел в канцелярию эскадрона. Дуфте прогнал его.
— Вернуться через пять минут в полном походном!
Товарищи отставили свои котелки и помогали Станислаусу укладывать ранец, скатывать одеяло, плащ-палатку, надели на него стальной шлем.
— Лучше бы уж ты сказал, что он хотел, — хныкал Вайсблат.
Станислаус заметил, что рядом с его котелком лежит конверт — письмо от Лилиан.
— Назвать себя г....ком — ну нет!
— Г....ком ты был, когда сюда напросился, — сказал Роллинг, которого с первых же дней все прозвали Роликом. Шрам на его лбу набух и покраснел. Он так яростно дернул ремень, стягивавший одеяло Станислауса, что оторвалась пряжка. Станислаус схватил винтовку и побежал.
— Выполняй все, что прикажут, но не спеши, — крикнул Роллинг ему вдогонку.
Но добрые советы Роллинга растаяли, как мороженое на палящем солнце. Станислаус лежал на щебне казарменного двора. Его ладони были окровавлены, штаны на коленях изорваны. Пот струился за ворот. Три унтер-офицера сменяли друг друга, стараясь выбить из него строптивость.
Уже через полчаса Станислаусу казалось, что он больше не может подняться. Тогда пришел сам Дуфте. Он пригрозил ему расстрелом по законам военного времени. Расстрел? По законам военного времени? Станислаусу приходилось читать об этом. В нем открылись источники новых сил. Он уже не чувствовал боли. Его мышцы одеревенели. Он двигался, как лунатик. Унтер-офицеры расхаживали вокруг него, изумленно таращась, словно это было спортивное состязание. На сколько еще хватит этого болвана новобранца? Такое обращение с новобранцами они, так же как казарменные лекари, называли «облучением». Станислаус падал, поднимался, снова падал, поднимался, падал опять… Временами у него возникала мысль: плоть и воля едины, воля иссякнет, когда окончательно обессилеет плоть. Думая об этом, он несколько дольше оставался лежать.