Бой больших столовых часов потонул в семейном шуме. Несмотря ни на что, часы по-прежнему отбивали время. Станислаус и Лилиан не смотрели друг на друга.
— Этот капитан что-нибудь для тебя значит?
— Нет. — Лилиан ответила слишком поспешно. — Он всего лишь… Впрочем, он ухаживает за всеми нашими сестрами. Это за ним водится!..
Лилиан спала, а Станислаус бодрствовал. Он приехал с чужбины на чужбину. Здесь, в этой семейной суете, обмолвиться словом о смерти Али, разбередить воспоминания о фронте было неуместно.
Один за другим увядали дни отпуска. Лилиан проводила все время на вокзале. Ее не освободили от работы. Ее начальник, капитан, воспротивился этому. Что поделаешь! Война. От многих желаний приходится теперь отказываться.
Ночью, лежа с Лилиан в постели, Станислаус чувствовал себя иной раз как дома, желанным гостем. На мгновение он бывал спокоен, что она целиком принадлежит ему. Лилиан не скупилась на ласку в словах и любви. Но по утрам из гнездышка постели подымалась другая Лилиан: она неохотно ждала утреннего кофе, препиралась с матерью, поддевала отца, заглядывала мимоходом в коляску с младенцем и торопилась уйти, словно боялась пропустить начало большого празднества.
— Лилиан одержима чувством служебного долга, уж такова она, — защищала свою дочь матушка Пешель; и, ободряюще улыбнувшись Станислаусу, подарила ему сигару из военного пайка. Станислаус сел на семейный диван и следил за синими кольцами дыма, в которых растворялись утешительные слова матушки Пешель.
По вечерам он сидел вместе с папашей Пешелем. Они ждали. Каждый своего. Чего, собственно?
— Каковы военные перспективы? — спрашивал папаша Пешель. барабаня пальцем по спинке дивана. Не ответит ли диван на его вопрос? Станислаус молчал. Говорить о войне здесь, на диване, ему казалось глупым. Папаша Пешель сам отвечал на свой вопрос:
— Перспективы, мне кажется, неплохие. Я никогда не был за этого Гитлера, ты-то знаешь, но в военном искусстве он знаток. Когда-нибудь для вас откроется весь мир, ну а нашему брату, разумеется…
Пронзительные звуки сирены ворвались сквозь оконные щели, засверлив в ушах. Улица оживилась. Шаги перешли в топот, возгласы — в крики испуга.
Папаша Пешель вскочил с дивана, побежал в спальню и выхватил ребенка из коляски. Ребенок кричал. Матушка Пешель спешила к ним. Руками, измазанными тестом, она схватила ребенка, прижала к себе. Пешель снял со стены свою лучшую канарейку, главную певунью.
— Когда-нибудь эти летчики доберутся до нас.
Они кинулись — впереди мамаша Пешель с ребенком на руках — в убежище.