Он слегка отстранился, чувствуя на щеке ее частое дыхание.
– Где будем? Здесь?
– Нет, любимый. Лучше уйдем.
Он развязал рюкзак и, стараясь не греметь банками, вывалил его содержимое на пол:
– Это для твоей старушки.
Взявшись за руки, они выскользнули за дверь и направились вниз по склону, в сторону тропинки, по которой он пришел.
***
Вот он, полковник Фадид Сала Моци, главнокомандующий Киренийской национальной армией, в половине второго ночи стоит у окна, облокотившись на узкий каменный подоконник.
Он спокойно может обходиться без сна, презрев привычные различия между днем и ночью. Каждую ночь с тех пор, как он попал на Мору, в его комнате горит свет. Каждую ночь с двенадцати до трех он стоит, облокотившись о каменный подоконник, и его решимость только крепнет, становясь тверже камня, при мысли о том, что его ночные бдения могут оказаться тщетными. И в груди у него сидят две змеи. Одна из них – честолюбие, другая – Кирения. Они так тесно переплелись между собой, что практически превратились в одну огромную змею о двух головах, которые днем и ночью гложут его тело. И если кто-то не способен понять этого, тот не способен понять полковника Фадида Сала Моци, которого один из государственных чиновников ее величества недавно назвал «фермером», тем самым унизив самое ее величество и опорочив всю британскую государственную службу. И вот он, полковник Моци, схваченный врагами, теперь ждет своего часа, чтобы тоже унизить их, обрести свободу и положить конец злобе, укоренившейся в его сердце.
Он стоял, дымя сигаретой и думая о Вальтере Миетусе.
В свое время он сказал Миетусу: "Куда бы они ни отправили нас (а выбор у них небольшой), следуй за нами. Наблюдай за местом нашего заключения. Мое окно будет всегда освещено.
Наблюдай три ночи к ряду, прежде чем начнешь действовать.
А потом вместе придумаем план".
И вот теперь он не сводил глаз с темных горных склонов.
Он верил в Миетуса. И днем и ночью тот будет сидеть в засаде, прежде чем приступить к действиям. Он должен подать сигнал так, чтобы не заметил часовой, стоящий на посту у входа в башню.
Дверь позади него отворилась, и послышалось босоногое шарканье Абу. Моци обернулся.
– Повар любит меня. Повар дал мне кофе и плитку. Могу я приготовить кофе для полковника?
– Нет, Абу, не нужно. Иди спать.
Абу кивнул, но перед тем, как уйти, сказал:
– Сегодня на кухне говорили, что сюда еще пришлют людей караулить нас.
– Они могут прислать хоть сотню, только Это им не поможет.
– Они сетовали, что пришлют всего шестерых.
– И когда прибудут эти шестеро? – спросил полковник, не сводя глаз с темноты за окном.