…”).
Вилка, путая понятия спорта и литературы, сама себе говорит:
Смолякова написала почти тридцать детективов?! Но ведь когда-то и она в первый раз явилась сюда, дрожа от страха!
С гордо поднятой головой я зашагала по коридору. Ну чем я хуже этой блондинки в шикарной шубе? Напишу больше ее! Ей-богу, накатаю пятьдесят, сто книг!
Так проявляется еще одна жизненная позиция Донцовой. Не важно, как и о чем писать, важно количество. Чем больше тобой написано, тем менее ты хуже блондинки в шикарной шубе. Да и сама Донцова, следуя идеалам своего протагониста, стремительно приближается к сотне книг. Осталось совсем немного. Методология при их написании при этом отсутствует вообще, о чем она сама же и сообщает.
Олеся Константиновна оторвалась от рукописи:
— Принесли названия?
— Да.
— Давайте.
Взяв листочек, она принялась читать:
— “Скелет в шкафу”, не очень хорошо. “Кто смеется последним”, избито. “Цыплят по осени считают”... примитивно.
— “Цыплят по осени убивают”, — оживилась девица.
— Это лучше, но длинно.
— “Цыплята убитые”, — влезла я.
<…>
— Не то, без изюминки.
— “Цыпленок с изюмом”, — предложила девчонка.
— “Гнездо цыпленка”, — ожила я.
— “Утята и цыплята”, — фыркнула девушка.
— Ну это просто для редакции, которая издает книги про животных, — взвилась Олеся Константиновна, — прямо “Ребятам о зверятах” получается. У нас детектив!
— “Утенок, убивший цыпленка”, — воскликнула я.
— Не пойдет, — пробормотала Олеся Константиновна, — совершенно мимо. Не надо нам водоплавающих.
— Курица — сухопутное, — хихикнула противная соседка по комнате.
<…>
— Так, вернемся к нашим баранам, то есть к названиям. Мне импонирует слово “гнездо”, только не цыпленка! Гнездо... гнездо. Погодите-ка.
<…>
Неужели все авторы так мучаются с названием, или я такая, особо тупая? Застучали каблучки, Олеся Константиновна влетела в кабинет.
— Отлично! Найдено! “Гнездо бегемота”!
Я чуть не свалилась со стула.
— Кого?
— Бегемота.
— Разве это животное вьет гнездо?
— Понятия не имею, — протянула редакторша, записывая что-то на настольном календаре, — да и какая разница! Главное, привлекает внимание, возбуждает интерес.
— Но в моей книге нет ни одного бегемота! <…>
— А вы впишите, про бегемота-то.
— Как? — растерялась я. — Не понимаю.
Редакторша перелистнула страницы.
— Ага, вот сюда. У вас главная героиня говорит мужу: “Кажется, ткнула палкой в осиное гнездо”. А он ей пусть ответит: “Знаешь, больше похоже на гнездо бегемотов” (“Чудеса…”).
В сущности, Донцова не скрывает, что подходит к творчеству несерьезно. Для нее это игра, лекарство от специфической скуки, которая заставляет тяготиться не однообразием будней, а чистыми листами, лежащими на письменном столе. Играя в игры, она не имеет позиции. Она ни с чем не борется, ничего не доказывает. А когда она берет на себя миссию бытописателя, то не делает дополнительного усилия, вглядываясь в жизнь вокруг себя, чем снимает с себя всякую ответственность. Отсутствие позиции в ее случае причем не является тем, чего можно было бы стыдиться. Наоборот, Донцова может даже признаться в подхалимстве, видимо, надеясь на спасительный покров иронии.