В самом деле, гадальщики полагают, что наиболее общими свойствами человеческих существ являются нечеловеческие качества. Стиль поведения гадальщика в силу этого приобретает черты параноидальности, хотя следует признать, что такой стиль вовсе не вредит способности гадальщика рационально отнестись к происходящему. Что же в таком случае означает параноидальный стиль? Гадальщик должен найти истолкование несчастью, и он делает это, выстраивая сложнейшую, зачастую весьма последовательную и логическую схему. Но это, по словам Тэрнера, «схема иллюзорного преследования, имеющая целью подорвать иллюзорные стремления к возвышению (например, претензии на занятие более высокого поста, которые невозможно реализовать), и эта схема ставит оценочные рамки, в которых гадальщик судит о взаимоотношениях, определяет виновного и рекомендует ритуальные средства. О гадальщиках как о классе можно сказать, что они искусно осуществляют свою месть обществу, которое отвергло или принизило их как личностей» [10, с. 24].
Гадальщики хорошо понимают, что сила и удача имеют свои пределы, что смерть, болезни и несчастья настигают сильных мира сего наравне со всеми, и когда в жизни почтенных граждан происходят кризисы, то гадальщики предоставляют ясную, хотя и иллюзорную, систему, которая, по выражению Тэрнера, «переводит в культурные понятия ментальные структуры паранойи» [10, с. 24]. Сеансы отгадывания тайных причин великого несчастья приносят своего рода восстановление нарушенных социальных отношений, но это восстановление происходит посредством всеобщей ненависти, а также посредством реального остракизма или физического наказания тайного злоумышленника — «ведуна». В этом-то и состоит месть гадальщика сильным мира сего: вынося свой вердикт, он низводит преуспевающего члена общества до уровня собственного маргинального положения. «Действительность», которую гадальщик, по его заявлению, проявил, — это «не коммунитас, а тайная война всех против всех» [10, с. 25].
Гадание как параноидная система в состоянии выполнять функции объяснительной модели в силу того, что между компонентами опыта жизни в сельском африканском обществе и компонентами параноидной системы возникает множество связей. Жизнь в африканской деревне коротка, труда и опасна: засухи, голод, высокий уровень заболеваемости и смертности, а в историческом опыте — это еще междоусобицы, войны, продажа в рабство. В таких условиях параноидальный стиль был функциональным, и гадальщики могли противодействовать страхам и волнениям даже в тех случаях, когда дело шло о жизнях, искалеченных несчастьем. Однако, замечает Тэрнер, крайний беспорядок на объективном уровне все же нельзя успешно нейтрализовать на иллюзорном уровне — здесь может помочь лишь коммунитас (сопоставимая скорее с проявлением, чем с гаданием). С другой стороны, невозможно постоянно жить в коммунитас, нельзя остановить солнце, чтобы навсегда развеять тьму; приходится время от времени пользоваться для этой цели факелом. И ндембу, по словам Тэрнера, «выставляют против своих неудач — своих неудачников (гадальщиков)… И хотя мы, со своей западной точки зрения, могли бы сказать, что здесь всего лишь иллюзорная система, для ндембу тут отражение — и весьма правдивое — их опыта. Это также снабжает ндембу мотивацией действий, позволяет им отличать справедливость от несправедливого поведения и очищает общество как от действительных его пороков и зол, так и от воображаемых. Поскольку, как я уже говорил, в комплексе гадания добрая воля действительности перемешана с фантазией. Если в глубинной структуре гадания содержатся параноидные черты, то в его поверхностной структуре — множество фактов повседневного опыта» [10, с. 26].