Лев Колодный ссылается на письмо ему Матильды Емельяновны от 26 апреля 1986 года, где по этому поводу есть такие строки: «Кстати, Кудашева не вызывал Шолохов в Москву. Ему не хотелось хлопотать, как сказал он мне, потому что он уже кому-то помог, и ему неудобно было повторять хлопоты. А по-честному, был занят другим, многим известно чем.
Этот поступок был коварным в судьбе Кудашева. Сам же Шолохов потом плакал, что потерял лучшего друга. Мне это очень больно».
Далее в том же письме М. Е. Чебанова пишет:
«...когда я напомнила ему в 50—60-е годы, что у нас черновики, так он махнул рукой:
— А...
— Куда же их девать?
— Куда хочешь, распоряжайся сама...»>19.
Очень невнятное объяснение!.. Допустим, в 50—60-е годы «махнул рукой». А в 70-е, когда на него началась атака?.. И когда, по свидетельству близких, он попросил Матильду Емельяновну вернуть рукопись, и получил отказ? Об этом мне рассказал во время записи беседы для Ростовского телевидения внук М. А. Шолохова — директор Шолоховского музея-заповедника в Вёшенской Александр Михайлович Шолохов. Такой же ответ после смерти М. А. Шолохова получила от М. Е. Чебановой и его семья.
«После смерти папы мы с братом Мишей долго думали, с чего нам начать поиски затерявшейся рукописи “Тихого Дона”, — пишет дочь писателя Мария Михайловна Шолохова. Мнение было одно: рукопись не могла бесследно исчезнуть. Хотя бы часть ее должна была где-то находиться...
Незадолго до смерти папы (1984 г.) я познакомилась с Л. Е. Колодным, который параллельно с нашими поисками занимался своими изысканиями. Но хождения наши были почти к одним и тем же людям.
В 1985 году (точную дату я, к сожалению, не помню) мы: я, брат (Михаил Михайлович Шолохов. — Ф. К.) и Юрий Борисович (Лукин, редактор Шолохова. — Ф. К.) <...> решили съездить к тете Моте (так мы называли с детства жену В. Кудашева Матильду Емельяновну). Они с Наташей жили тогда в Матвеевском.
Как мы ни просили т[етю] Мотю вспомнить годы войны, поискать в д[яди] Васиных книгах, рукописях хоть что-то, от чего мы могли “оттолкнуться” (может, письмо мужа или письмо папы), она и слушать не хотела, что отец мог что-то оставить у них на хранение “до лучших времен”. Говорила, что часть рукописей пропала при переезде на новую квартиру. Горевала вместе с нами, но не показала ни одного письма (а муж не мог ей не писать!).
Отношения у нас с Кудашевыми до последнего были по-родственному доброжелательными. Заподозрить их в чем-то никому не могло прийти в голову. Каждый из нас посчитал бы это кощунством»>20.