В известном предисловии к книге «Стремя “Тихого Дона”» А. Солженицын писал: «С самого появления своего в 1928 году “Тихий Дон” протянул цепь загадок, не объясненных и по сей день. Перед читающей публикой проступил случай небывалый в мировой литературе. 23-х летний дебютант создал произведение на материале, далеко превосходящем свой жизненный опыт и свой уровень образованности (4-х классный). Юный продкомиссар, затем московский чернорабочий и делопроизводитель домоуправления на Красной Пресне опубликовал труд, который мог быть подготовлен только долгим общением со многими слоями дореволюционного донского общества, более всего поражал именно вжитостью в быт и психологию тех слоев. Сам происхождением и биографией “иногородний”, молодой автор направил пафос романа против чуждой “иногородности”, губящей донские устои, родную Донщину, — чего, однако, никогда не повторил в жизни, в живом высказывании, до сегодня оставшись верен психологии продотрядов и ЧОНа. Автор с живостью и знанием описал мировую войну, на которой не бывал по своему десятилетнему возрасту, и гражданскую войну, оконченную, когда ему исполнилось 14 лет. Критика сразу отметила, что начинающий писатель весьма искушен в литературе, “владеет богатым запасом наблюдений, не скупится на расточение этих богатств” («Жизнь искусства», 1928, № 51; и др.). Книга удалась такой художественной силы, которая достижима лишь после многих проб опытного мастера, — но лучший первый том, начатый в 1926 году, подан готовым в редакцию в 1927 году; через год же за первым томом был готов и великолепный второй; и даже менее года за вторым подан и третий, и только пролетарской цензурой задержан этот ошеломительный ход. Тогда — несравненный гений? Но последующей 45-летней жизнью никогда не были подтверждены и повторены ни эта высота, ни этот темп»>3.
По мнению Солженицына, феномен гениальности автора «Тихого Дона» снимал бы все сомнения, загадки и вопросы. Понимая, что второразрядный донской писатель Крюков не может претендовать на гениальность, Солженицын соглашался даже с тем, что, возможно, существовал некий оставшийся неизвестным «донской литературный гений», написавший роман «Тихий Дон». Но он отказывался поверить, что этим гением мог быть Шолохов, — прежде всего потому, что в последующем Шолохов не повторил «ни эту высоту, ни этот темп», продемонстрированные в ходе работы над романом «Тихий Дон».
При моем глубоком уважении к А. И. Солженицыну и его вкладу в русскую литературу, согласиться с его точкой зрения на М. А. Шолохова никак не могу.