Крик пробудил его ото сна, сюжет которого Иэн не мог вспомнить. Снилось что-то про мачете и сумрачные участки сада, сквозь которые он пытался прорубить себе путь, но они от этого только сильнее зарастали. Иэн пошевелился на сиденье, и внутри его тела что-то отскочило и покатилось, точно стальной шарик, которым играют в багатель.[89] Руки болели, словно их выворачивали невозможным образом, заставляя делать движения, к которым не приспособлено человеческое тело. Они были похожи на куски мяса, отбитые для бифштекса. Кисти казались обожженными и зудели так, будто он перемыл гору посуды и забыл про смягчающий крем. Иэн с опаской выпрямился, и взгляд его упал на зеркало заднего вида. В нем показались три фигуры, которые ночь превратила в лишенные лиц манекены. Две из них были позади машины, совсем рядом, а третья — поодаль, возле больших ворот. Они приближались — медленно, точно окостеневшие, — превосходя чернотой силуэтов окружающую тьму. И казалось, что они были… как бы точнее сказать… повреждены. Иэн попробовал сглотнуть, горло напряглось, и это движение, точно щелчком, вывело его из оцепенения.
Он вышел из машины. Вышел и не стал оглядываться, потому что этим признал бы собственное помешательство. Этого он не допустит. На участке возле дома никого не было. Иэн задержался у машины подольше, чтобы они могли прикоснуться к нему, если захотят. Потом, чувствуя себя как будто оправданным, он направился к главному входу в дом. Мглу уже поджигали снизу лучи зари, но было сыро, и рассвет приближался медленно, с той же пугающей неспешностью, что и фигуры, которые видел Иэн. Как ему показалось, видел. Взявшись за ручку двери, Иэн ощутил горький вкус победы: незаперто. Молли сдалась; она безмолвно призывала его вернуться к семейному очагу.
Иэн прошел на кухню, где слегка пахло приготовленной вчера запеканкой, и отломил кусок черствой булки, чтобы заглушить мучительный голод… Нет, еда подождет! Иэн поднялся на второй этаж, почувствовал запах свежей краски из детской и увидел, как прежде пустовавшие комнаты тянут к нему холодные пальцы. Он зажег свет в спальне, но его встретила пустая кровать. Покрывала были сорваны и кучей валялись на полу посреди комнаты.
— Молли, — позвал Иэн, и его голос сорвался.
А вдруг у нее начались схватки, пока он спал в машине? Почему Молли не подошла к нему? Ведь все сложности между ними — пыль, о них надо забыть, когда ребенок уже готов появиться на свет. Она не могла позвать на помощь кого-то из соседей, нет: ведь это первенец. Разве могла она не хотеть, чтобы Иэн был рядом?