– Фрайбург очень спокойный город, – сказал Бернхард. – Совсем другой, чем Франкфурт. Он маленький. Ты можешь не волноваться.
Странно было, что он приводит ей такие доводы, ведь жила-то она в Москве, и ее совсем не должны были бы пугать большие города. Но, видимо, смятение слишком уж явственно читалось на ее лице, и он просто не нашел, чем можно объяснить его природу, потому и подумал, что она взволнована ритмом города Франкфурта.
В аэропорту пахло кофе, притом таким, какого Люба не пила никогда в жизни. И странно ей было, что именно в аэропорту стоит такой сильный, густой, будто в магазине «Чай – Кофе» на улице Кирова, запах.
И в вагоне пахло совсем не так, как может пахнуть в поезде, и жизнь в этом вагоне была какая-то совсем не такая, которая прежде связывалась в Любином сознании с вокзалами и поездами. Размеренная, что ли, от всего внешнего отдельная? Впрочем, сейчас она вообще не могла собрать свои мысли воедино, не то что какие-то определения придумывать.
Поезд летел стремительно, Бернхард что-то говорил, она кивала, летели за окнами мерные пейзажи, красота которых была так естественна и вместе с тем так неожиданна, что Люба не могла ее осознать… К тому моменту, когда поезд прибыл во Фрайбург, она чувствовала такую сильную растерянность, какой и предположить не могла в себе, всегда решительной, даже резкой.
– Моя машина стоит недалеко от вокзала, – сказал Бернхард. – Но я предлагаю тебе немного прогуляться до ратуши. Там на площади рождественский базар, это красиво.
Площадь перед старинным зданием ратуши напоминала картинку – переливчатую, всю в золотых звездах и серебряных блестках. Люба, правда, никогда таких картинок не видела, но – вот странность! – как только они вышли на площадь перед ратушей, ей сразу же показалось, что она любовалась такими открытками в детстве.
«Наверное, все это в детстве и должно у каждого быть, – подумала она. – Наверное, детство должно быть такое, из всего такого и должно состоять».
Это была первая связная мысль, которая сложилась у нее в голове. Ну, не то чтобы очень уж связная, но более-менее ею осознаваемая.
– Ты хотела бы выпить глинтвейн? – спросил Бернхард.
Люба кивнула. Не потому что хотела глинтвейна, а потому что ей просто необходимо было выпить, все равно что: может, растерянность хоть немного пройдет.
Они подошли к палатке, сверкающей серебряной и золотой росписью, миловидная тетенька налила им глинтвейн в высокие стаканы, протянула два пряника, сделанные в форме звезд.
Из стакана пахнуло гвоздикой и корицей. Теплый хмель вкатился в голову ласковой волною. И правда, стало как-то полегче. Свободнее стало, вот как. Люба отдышалась и огляделась.