Под ударом палки стекло брызнуло мелким крошевом осколков. Медные трубки Шарль выдрал по мере сил и возможности. Отнес к болотцу, долго рассматривал и жадничал бросить: полезная вещь, поди потом добудь… Но спрятать от Лексея еще сложнее. Шарль сделал над собой усилие и забросил трубки в омуток. Отфыркался, тряхнул гудящей головой. Сивуха на еловых опилках воняла до изумления мерзостно и обладала непомерным коварством: умудрилась обеспечить похмелье во всей его красе даже франконцу, который не пил ни капли и отравился одним лишь вдыханием концентрированного смрада… Пришлось выбираться на пригорок и долго стоять, дыша и разбавляя яд свежим воздухом.
– Касатик, экий ты нескладный. Середь дня от дела лытаешь, – укорил хрипловатый голос, выговаривая слова нарочито старомодно и явно с долей насмешки.
Шарль обернулся, удивленно хмурясь. До города тысяча километров. До поселка при станции – четыреста. До малой заимки лесника – шестьдесят. Нет в этом лесу людей! И незаметно подойти сюда, к высокой гривке над лощиной, невозможно. Пихты чахоточные вон – мухомора спрятать не в силах, край шляпки торчит… Не зря свой зловещий аппарат Лексей собрал в лощине при болотце, хоть так пряча от бдительности инженера де Лотьэра: человека нездешнего по рождению, но укорененного в ремпоезде волей всесильного Платона Потаповича Пенькова, грозного железнодорожного божества всей необъятной Ликры. Десять лет каторги Сам одним своим словом заменил на сходный срок полезного труда по ремонту путей…
Уже с первого взгляда возникшая поодаль женщина настораживала. Пожилая, без мешка или кузовка за плечами. Ягод не собирает, грибов не разыскивает. Одна малая корзинка висит на сгибе локтя, а в ней мох, цветы да коренья непостижимо странной формы, незнакомые все до единого…
– Я, сударыня, при деле состою, – вежливо поклонился Шарль, снимая картуз и пытаясь им повторить движение, приличествующее шляпе с пером или в крайнем случае цилиндру. – Самогоноварение искореняю.
– Ну да, ну да, – то ли усмехнулась, то ли похвалила женщина, пристально щурясь и перебирая коренья в корзинке. – Слыхивали мы, будто в Аттике или того южнее тамошние богатыри с мельницами ветряными воюют. Великая с того польза… Точь-в-точь как от твоего дела, касатик. Нужное оно, да только безнадежное, нескончаемое. Хорошо же, угодил ты мне.
Шарль тряхнул головой и улыбнулся. Вот она, в чистом виде, логика диких ликрейцев: сперва огорошить знанием того, что неучи знать не могут и что относится к разряду литературы философической, нездешней, тонкой и старинной. Затем отругать и признать бестолочью. И наконец похвалить. Все сразу, скопом. Думай, иноземец, что пожелаешь, понять-то тебе не под силу. Это ведь не понимать следует. Просто выслушивать…