Спроси у марки (Свирский) - страница 7

— Да у него всего один лист!

— А на листе всего две марки!

— Ну, дает!

Крутиков был бледен. Маленький, щуплый, с оттопыренными ушами, он совсем не походил на восьмиклассника. Но шум не смутил его, во всяком случае — не испугал. Он стоял, широко расставив ноги, словно моряк на палубе попавшего в девятибалльный шторм корабля. Взгляд его был устремлен в центр зала. Я проследил за этим взглядом и увидел Жанну Анатольевну. Она неотрывно смотрела на Костю. Правая рука ее была чуть приподнята, два пальца изображали латинское V — виктория, победа. А может, мне это только показалось.

Когда объявили, что Крутиков выступает вне конкурса, шум начал стихать и наконец сменился любопытствующей тишиной: пусть говорит, глядишь, да выкинет какой-нибудь номер! Многих заинтриговало непонятное «вне конкурса».

И Костя ринулся в эту тишину:

— Да, всего две марки! К тому же — одна бракованная, у нее угол совсем оторван. Только для меня она дороже всех «Дирижаблей», потому что с нее все и началось. Я ее такую уже получил, сменял на серию искусства, знаете, ту, где «Александр Невский» и «Царевна-лебедь». Я знаю, многие думают: облапошили, макулатуру всучили! Думайте, что хотите, а мне, если марка нравится, я за нее ничего не пожалею. Порванная? Ну и что? Все равно видно и прочитать можно. Тут надпечатка! Знаете, какая? «СССР Ленинградскому пролетариату 23/IX 1924». Правда ведь, интересно узнать, что такое случилось в тот день, почему марку выпустили. А как узнать? Вы скажете: очень просто, поглядеть в каталоге, в нем о всех марках все написано. Сейчас и я это знаю. А когда ко мне эта марка попала, я про каталог и слыхом не слыхал. И филателиста настоящего не знал. У кого ни спрошу — все плечами пожимают. Может, если б я марку показал, так догадались бы, а то я так спрашивал: «Вы не знаете, какое важное событие произошло в Ленинграде двадцать третьего сентября тысяча девятьсот двадцать четвертого года?» Попробуй, ответь!

Каталог мне только в прошлом году попался. Вспомнил я про ту марку, заглянул в двадцать четвертый год и сразу же увидал: «В помощь населению Ленинграда, пострадавшему от наводнения». Вот, оказывается, откуда надпечатка на моей марке! Думаете, теперь все? Совсем нет! Только начало. Я тогда про ленинградское наводнение ничего не знал. Полез в одну книгу, в другую. И сразу же — бац! — потрясная новость! Для меня, конечно; для других совсем не новость. Оказывается, за сто лет до того наводнения город тоже заливало. Да еще как! С жертвами, разрушениями. Не знаю, как вас, а меня эти сто лет — ни меньше ни больше, а точно сто — просто ошарашили! Снова стал читать… Энциклопедии, воспоминания разные в журналах… Понравилось мне самому выискивать, сравнивать… Я раньше примечания редко когда читал, особенно если надо в конец книги лезть, а теперь интересно стало, даже интереснее, чем про шпионов. Многие ребята думают, что это как уроки. Как бы не так! Уроки всегда хочется поскорее спихнуть, а тут и времени не замечаешь. Я даже вопросы учителям стал задавать. Не все, само собой, это любят. Есть такие, которые говорят: «Вырастешь — узнаешь!» или что-нибудь в том же роде, а Жанна Анатольевна говорит: «Наоборот надо! Узнаешь — тогда и вырастешь!» А еще она говорит, что человек образовался из обезьяны, когда начал задавать вопросы.