Он не поднимает глаз. Он просто говорит:
— Я уезжаю с острова.
Финн таращится на него.
— Что?!
Я лишаюсь дара речи; это похоже на то, как если бы Гэйб вдруг заговорил на чужом языке, и моему мозгу нужно сначала перевести его слова, чтобы понять их смысл.
— Я уезжаю с острова, — повторяет Гэйб, и на этот раз его заявление звучит тверже, оно уже более реально, хотя брат все так же не хочет смотреть на нас.
Финн первым умудряется произнести целое связное предложение:
— А мы что тут будем делать со всем этим?
Я добавляю:
— А как насчет Дав?
— Я один уезжаю с острова, — уточняет Гэйб.
У Финна такой вид, словно Гэйб дал ему пощечину. Я выставляю вперед подбородок и пытаюсь заглянуть в глаза старшему брату.
— Ты уезжаешь без нас? — И тут мой мозг подсказывает мне ответ, единственный возможный логически, тот, который объясняет поступок Гэйба, и я тут же произношу его вслух: — А, так ты уезжаешь ненадолго. Едешь, чтобы…
Я встряхиваю головой. Потому что не в силах представить, чего ради он вдруг куда-то собрался.
Гэйб наконец поднимает голову.
— Я уезжаю насовсем.
Финн, сидящий напротив меня, цепляется за край стола, его ногти впились в дерево так, что побелели на концах, а возле суставов его пальцы налились кровью; вряд ли он сам это осознает.
— Когда? — спрашиваю я.
— Через две недели.
Паффин мяукает возле его ног, трется мордочкой то о Гэйба, то о стул под ним, но Гэйб не смотрит вниз и словно не замечает ее присутствия.
— Я обещал Берингеру, что задержусь на это время.
— Берингеру? — недоверчиво переспрашиваю я, — Ты обещал Берингеру, что задержишься на это время? А как насчет нас? Что будет с нами?
Гэйб не хочет смотреть на меня. Я пытаюсь представить, как мы сможем выжить, лишившись единственного среди нас человека, способного заработать деньги, и с еще одной опустевшей кроватью.
Ты не можешь уехать, — говорю я. — Не можешь уехать так скоро.
Сердце отчаянно колотится у меня в груди, и мне приходится стиснуть зубы, чтобы они не стучали.
На лице Гэйба ничего не отражается, и я знаю, что потом пожалею о сказанном, но думать больше ни о чем не могу.
— Я буду участвовать в бегах, — сообщаю я Гэйбу.
Вот так.
Теперь внимание обоих братьев приковано ко мне, и щёки у меня пылают так, будто я прижала их к раскаленной плите.
— Ох, да брось ты, Кэт, — говорит Гэйб, но его голос звучит совсем не так уверенно, как следовало бы.
Он почти верит мне, сам того не желая. А я, прежде чем сказать что-нибудь еще, должна подумать и решить: верю ли я сама себе. Я вспоминаю сегодняшнее утро, то, как ветер трепал мои волосы, как Дав пустилась в галоп… Я думаю о дне после бегов, о песке, покрытом красными пятнами там, куда вот-вот должны были подойти волны прибоя… Думаю о последних судах, отходящих от острова с наступлением зимы, и о том, что на одном из них будет Гэйб.