— В конюшне, — отвечают наконец мне. — Наверное. В главном здании.
Они не спрашивают, зачем он мне нужен, и не гонят меня прочь, хотя смотрят с некоторым удивлением и недоумением, как будто ждут от меня какой-то выходки. Но я просто благодарю их и шагаю через двор. Я тщательно закрываю за собой ворота, когда наконец отыскиваю их и вхожу внутрь, так как уверена, что не сделать этого — значит совершить самое страшное преступление на ферме.
Я делаю вид, что не замечаю взглядов конюхов, когда оказываюсь в конюшне. Вообще-то трудно воспринимать это место именно как конюшню, несмотря на то что здесь множество лошадей, — ведь внутри так же роскошно, как в церкви Святого Колумбы. Здесь такие же высоченные потолки, резной камень, гулкий звук. Кажется, не хватает только кабинки для исповеди с бессмысленной занавеской.
И еще эта конюшня почему-то напоминает мне огромный камень, на который все наездники проливают свою кровь.
Я с усилием заставляю себя опустить взгляд, потому что не хочу выглядеть для здешних как Финн — с вытаращенными глазами и восторженным лицом. И молодой конюх, и гнедая выглядят чистенькими и целеустремленными, а я ощущаю себя неопрятной и неуклюжей и совершенно здесь неуместной — в свободных штанах, блузке и вязаной кофте с капюшоном. Я показываю на перекрещенные ремни, которые удерживают на месте гнедую, что является безмолвным вопросом: «Можно мне проскочить под ними?» — и парень кивает. На его лице такое же удивленное выражение, как и у остальных. Я думаю, это просто потому, что я здесь чужая. Но когда я прохожу мимо него, парень говорит:
— Наверное, тебе храбрости не занимать, если ты собираешься участвовать в бегах на этой твоей кобылке.
По тому, каким тоном он это произносит, я воспринимаю сказанное как комплимент, хотя и не уверена в этом до конца.
На всякий случай я говорю:
— Спасибо, — И спрашиваю: — Ты не знаешь, где Шон Кендрик?
Я опять показываю куртку Шона. Мне почему-то кажется очень важным, чтобы все видели: у меня есть серьезная причина искать Кендрика. Парень дергает головой, показывая подбородком в проход за своей спиной, — бесконечный проход, по обе стороны которого расположены необыкновенно красивые, блестящие двери в стойла, с арками наверху, как будто все эти стойла — святилища, в которых скрываются лошадиные боги. Я шагаю мимо них, пока не добираюсь до последнего стойла, где вижу светлое белое ограждение вместо железных, а за ним — очертания головы красного жеребца.
Я тихо подхожу к стойлу, и сначала мне кажется, что Шона там нет. От этого мне становится не по себе, поскольку я оказываюсь в слишком уж неопределенном положении, но потом я замечаю его в тени у самого пола; Кендрик сидит на корточках перед Корром, обматывая его ноги до колен чем-то непонятным и закрепляя сверху полосами ткани. Кендрик действует очень медленно — он обертывает ногу Корра этим материалом, потом плюет на пальцы и тянет руку вверх, чтобы коснуться крупа коня. Потом накладывает на ногу еще один виток — и снова плюет. Все это время Корр, изогнув шею, смотрит в маленькое окошко своего стойла. Ему видна только голая скала и клочок травы, прилепившейся к ней. Пейзаж, я думаю, ужасно скучный, но Корр, похоже, наслаждается им, как будто ему и этого вполне достаточно. Наверное, это все равно лучше, чем смотреть на стены.