Мгновение-другое я просто наблюдаю, как Шон обматывает ногу Корра, как движутся его плечи, не прикрытые курткой, как он наклоняет голову, погруженный в работу. Он то ли не заметил еще моего появления, то ли делает вид, что не замечает, но меня устраивает и то и другое. Есть некая радость в том, чтобы наблюдать за хорошей работой или, по крайней мере, такой работой, которой отдаются до конца.
Я пытаюсь сложить пальцы так же, как делает Шон Кендрик, прикасаясь к коню, это очень не похоже на жесты других людей. Вообще в его движениях есть нечто такое, отчего Кендрик выглядит одновременно и очень напряженным, и очень спокойным, и я наконец решаю, что это сродни легкой заминке. Большинство людей чуть колеблются между очередными этапами действия или делают паузу, сомневаясь в том, как лучше продолжить дело — неважно, чем они занимаются: бинтуют конскую ногу или едят сэндвич. Но с Шоном Кендриком все по-другому, он не делает ни одного движения, в котором не уверен, даже если это означает вообще не двигаться.
Корр поворачивает голову ко мне и смотрит на меня левым глазом, и это его движение заставляет Шона поднять голову. Он ничего не говорит, и я поднимаю куртку так, чтобы он мог ее увидеть.
— Мне не удалось отстирать всю кровь до конца.
Шон снова опускает голову, предоставляя мне стоять рядом с его курткой в руках. Я пытаюсь сообразить, то ли мне следует оставить ее перед стойлом, то ли подождать, пока Шон что-нибудь скажет, но прежде чем я прихожу к решению, Шон заканчивает дело с ногой Корра и встает. Он смотрит на меня, но его пальцы прижаты к шее Корра, сбоку.
— Очень любезно с твоей стороны, — говорит Кендрик.
— Знаю, — отвечаю я.
Попона Дав на самом деле не нуждалась в стирке, но я все равно ее постирала, заодно, поскольку мне нужно было стирать куртку Шона. Я ее терла до тех пор, пока у меня не сморщились подушечки пальцев и собственная щедрость не начала меня раздражать.
— Что это ты делаешь? — спрашиваю я.
— Обматываю ему ноги морскими водорослями.
Я никогда не слышала о том, чтобы кто-то обматывал ноги лошадей водорослями, но Шон, похоже, делает это с полной уверенностью, а значит, в этом есть немалый смысл.
Я снова взмахиваю курткой.
— Оставить ее где-нибудь здесь?
Вопрос задан просто из вежливости. Я не хочу, чтобы он сказал «да». Я, правда, не знаю точно, что именно я хотела бы от него услышать, но это должно быть нечто, позволившее бы мне остаться здесь и понаблюдать за ним еще хоть несколько минут. Но когда я все это осознаю, то понимаю, что моей гордости нанесен основательный удар; ведь если не считать моего желания выйти замуж за доктора Халзала, когда мне было шесть лет, я всегда полагала, что стою выше того, чтобы кем-то восхищаться.