«Этот Артемидор, — говорилось в письме, — бывший воспитатель рабов при дворе некоей персидской принцессы Балаш. Ты и сам увидишь, что он действительно сведущ в искусстве воспитания самых лучших слуг».
Я задал Артемидору несколько вопросов относительно его методов обучения, включая и такой:
— Как ты определяешь, когда ученик заканчивает обучение — когда он или она полностью готовы к выполнению своих обязанностей и их можно продать в услужение?
Классический греческий нос евнуха надменно вздернулся, и он произнес:
— Ученик никогда не заканчивает обучения. Разумеется, в мои обязанности входит научить его читать и писать на том или ином языке. Затем, когда рабы выходят в большой мир, они продолжают поддерживать со мной отношения, дабы получать от меня ценные указания. Они могут спрашивать совета как в серьезных, так и в абсолютно незначительных делах — по поводу новых причесок госпожи или в вопросах, требующих большой секретности. Ученики никогда не прекращают обучения, и я никогда не перестаю совершенствовать их умения и мастерство.
Я остался весьма доволен ответом евнуха, наделил его всеми полномочиями, и с той поры моя усадьба в Новы стала настоящей академией. Многих из первых выпускников Артемидора я взял в свои дома — в здешнее поместье и в римские резиденции Торна и Веледы. Даже когда у меня самого слуг уже было в избытке, больше, чем на виллах самых богатых римлян, Артемидор продолжал присылать таких отменных юношей и девушек, что, по чести сказать, мне было жаль расставаться с ними. Но я все-таки продавал их, запрашивая запредельную цену и неизменно получая ее.
Только одному-единственному человеку я упорно отказывался продавать своих рабов. Это была наследная принцесса Амаласунта, которая теперь выросла и жила в отдельном дворце, построенном Теодорихом для нее и ее будущего супруга. Когда во время своего первого визита туда Амаласунта пригласила меня полюбоваться его великолепием, я снова увидел, как она разозлилась на одну из своих служанок, молоденькую девушку, которая не расслышала ее приказания. Управляющему было сердито приказано убрать девчонку и «прочистить ей уши». Мне стало любопытно, что это значит, и я осторожно последовал за ними. «Чистка» заключалась в том, что в оба уха девушке налили кипяток, оставив ее полностью глухой и с ужасными ожогами. После этого, когда бы наследная принцесса ни начинала обхаживать своего «дядюшку Торна», уговаривая его продать ей искусную tonstrix или cosmeta, я всегда отвечал ей, что у меня, к сожалению, нет таких под рукой.