Эх, душа горит! Хочет странного. Сорваться в последний и решительный да вспыхнуть яркой звездой. Угольком из печки. Чтоб всем жарко стало.
Каюр натянул постромки, собаки притормозили. Неспешно перевалив вершину, нарты покатили вниз.
Вниз, вниз. К подножию. Пересадка и — на оленьей маршрутке к станции. Народу мало, оно и понятно: работяги вечером потянутся. Сейчас же — не пойми кто. Проще определить словом «всякие».
Дамочки интеллигентного вида, какие нос воротят, едва заприметив. ИТР. Служащие. Ну, чего уставились? Нашивка на рукаве в диковинку? Лычки срисовали? Шепчетесь по углам: с заво-ода. Ясен олень, откуда ж еще. Тьфу на вас!
И руки на груди скрестить, уйти в себя. Глядеть и не видеть.
— Мама, мама, — тянет за плечо молодую женщину ребенок лет десяти. — А что бывает после смерти? — и, закусив губу, косится на специалиста.
— Ничего, — мать обнимает сына. — Не смотри, не надо.
— А после зимы? — упорствует мальчишка.
Народ вокруг тихо смеется. После зимы — надо же.
У дылды в песцовой дохе под мышкой зажат транзистор. Дылда с меланхоличной улыбкой крутит верньер, и транзистор шипит, выплевывая новости пополам с рекламой. Реклама дылде не нравится, и он упорно пробивается сквозь радиодиапазон в надежде найти чего-нибудь для души. Находит.
Прости-прощай, родная.
Ну что стоишь в сторонке? —
томно выводит певица. Губы, наверное, влажные, блестящие, щеки нарумянены. А самой — мама дорогая, дай бог, под шестьдесят. А если не даст?
Волна сбивается. Бодрый голос диктора с полуфразы, как с места в карьер, выдает: «…трудом упорным края…»
Ну дурдом, отмечает специалист нечаянную рифму. Новости и реклама. Реклама и новости. Дылда в отчаянии. Дылда остервенело вращает верньер, улыбка его прокисла, глаза превратились в узкие щелочки. Диктор, диктор, не ходи гулять поздно ночью. Любитель искусства может повстречать тебя в подворотне. Опознает по бодрому голосу.
«…вопрос по оборонке».
Интервью. Кого-то с кем-то. Не суть. Но! — вторая нечаянная рифма. И диктор, и журналист явно нарываются.
При слове «оборонка» плечи специалиста вяло вздрагивают.
«…лично на меня? Да. Поистине громадное впечатление. Установки „Апрель“, разработанные в ОКБ…»
Упряжка влетает на станцию. Длинный приземистый состав ждет у третьей платформы. Пепельного цвета вагончики, толстые обледеневшие стекла, гармошки переходов между тамбурами — в бесформенных сосульках; заржавленные полозья. Всё как обычно.
Вечером, в мягком свете фонарей поезд кажется красивее. Уютнее.
Лучше.
Специалист вновь тяжко вздыхает и занимает очередь в кассу.