(Жене). Молодец, дочка!
Ионя (берет сверток). Я пойду, Иван Павлович…
Куксес. Подожди. Я выгляну, нет ли на дворе засады… Хорошо?
Иван Павлович. Очень хорошо. А вы почему-то уверяли, будто вы глухонемой!
Куксес убегает.
Иван Павлович. Ну, мне у вас тоже оставаться нельзя. Пойду провожу свою «дочку» до ее дома… (Берет сверток.) «Куклу» мы возьмем с собой. (Ионе.) Ждите нас за углом направо, там получите от нас сверток.
Куксес (возвращается). Все спокойно.
Шапиро. Куксес, этого господина… Ой, извините!.. Этого товарища надо устроить где-нибудь ночевать.
Куксес. Боже мой! Конечно, у меня! Я же холостой и живу на чердаке, без соседей… Только извините — у меня пахнет краской… и олифой… и тэпэ…
Иван Павлович. Ничего, товарищ. Я человек неизбалованный. (Ионе.) Вам пора. Ждите нас за углом.
Ионя (берет свою исковерканную фуражку, хочет надеть, потом обращается к отцу). Папа, можно мне взять твою фуражку?
Шапиро (с тоской). Ты уходишь, Ионя…
Ионя. Надо расклеить листки, папа… Завтра демонстрация: надо, чтобы все рабочие знали, чтобы все пришли! Не удерживай меня, папа! Ты же сам понимаешь…
Шапиро (секунду смотрит на него растерянным, беспомощным взглядом, вздыхает, потом достает из шкафа свою фуражку). Ты просил фуражку, Ионя… Возьми… Иди, мой сын, иди с товарищами… Тебе виднее…
Ионя крепко обнял отца, потом, словно устыдившись своего порыва, оторвался от отца, сурово нахлобучил фуражку.
Куксес. Ой, мальчик! Фуражка тебе не по голове…
Ионя (обвязывает голову платком, надевает фуражку поверх платка). Вот и впору! До завтра, папа. Поклонись Блюме… (Убегает с черного хода.)
Шапиро (словно про себя). Моя фуражка ему велика, она лезет ему на глаза… но мир стал ему тесен!
Иван Павлович. Он для всех тесен, этот старый мир! И нет в нем для людей ни покоя, ни счастья… Чем скорее мы его разрушим, тем лучше!
Шапиро. А когда вы его разрушите, что будет потом?
Иван Павлович. Потом? (Весело блеснув глазами, поет вполголоса.) «Мы наш, мы новый мир построим! Кто был ничем, тот станет всем!..» (Берет Женю за руку.) Пойдем, дочка!
Занавес