Как он ей сказал тогда, перед уходом: «Иди с Рэем и жди меня. Я приду за тобой».
Какая жалость, что он не может ходить…
Рэй смотрел на стремительно светлеющие щели в потолке и думал. Мыслей было много, они путались в гудящей голове и мешали спать.
От баб одни неприятности.
Конечно, сколько он может жить один? Даже любовницы у него не было.
Нельзя думать о том, что они делали на берегу. Иначе он ее сейчас задушит.
Запах мокрых птичьих перьев. Дыхание на груди. Холодный нос под мышкой. Глупость какая. От нее тиной пахло, вот и все.
Тина. Она везде. Окружает остров. Даже на штанах тина.
И на ее кроссовках тина.
И на его ботинках тина.
А на сапогах Стила…
На них не было тины. На них была глина.
Глина. Тина. Глина. Тина. Вот такая картина.
Они с Мгабой пришли со стороны реки. Метров триста от реки она его несла. По воде тоже несла, но не на вытянутых же руках!
Значит, на его сапогах должна была остаться тина.
А осталась глина.
Как будто, это он нес Мгабу, а не она его…
Рэй Джонсон рывком сел на кровати.
Тысячу не тысячу, но раз пятнадцать за последние двадцать лет вот это самое озарение спасало ему жизнь.
Озарение — это как сигнальная ракета. Читать при ней нельзя, деталей местности не разглядеть, но на один миг, один краткий миг все становится ослепительно белым и четким, и даже потом в мозгу остается черно-белый отпечаток увиденного. Конечно, надо уметь видеть. Надо учиться этому.
Он учился на войне. Там хорошая система зачетов. Не сдал экзамен — похоронили.
Рэй Джонсон выжил, потому что умел сосредотачиваться и вспоминать черно-белый отпечаток в мозгу.
Сейчас ему тоже надо выжить. И помочь выжить рыжей воробьихе с изумленными серыми глазами.
Потому что именно ей, собственно говоря, и грозит смерть.
Утро было каким-то на редкость английским. Серым, сырым и невеселым. Рэй Джонсон встал злой и невыспавшийся, бросил всего один взгляд в сторону свернувшейся комочком Джуди и вышел из дома.
Он шел и злился. Не ходить было нельзя, а идти — значит косвенно подтвердить самое чудовищное подозрение, которое только могло прийти ему в голову.
Надо уезжать отсюда.
Надо ехать в Сахару. Там жарко и сухо, там бедуины и верблюды, там нельзя пить водку, и девичьи волосы там не пахнут мокрыми перьями, потому что девушки в тех местах редкость. Там нет ни глины, ни тины, наконец!
Первая остановка — у того места, где он едва не перерезал горло Энди Стилу, спокойно сидящему на бревне.
Логично предположить, что Мгаба принесла его сюда, осторожно посадила на бревно и бесшумно ушла дальше. В том, что она двигается бесшумно, Джонсон убеждался уже не раз, но по той же логике выходило, что проклятым сучком могла хрустнуть только она.